– Значит, господин де Вольтер вас обманывает? Но это же не в первый раз! Не следует драматизировать мимолетные увлечения нашего друга!
В конце концов, господин дю Шатле повел себя так благородно, что признательная, но слегка циничная Эмилия позднее писала: «Я была бы последней из женщин, если бы не признавала, что господин дю Шатле – лучший из мужей!»
Но Вольтер оставался Вольтером, госпожа дю Шатле – госпожой дю Шатле, то есть созданием аристократическим, и их псевдосупружеская колесница катилась вперед, несмотря на неизбежные ухабы.
Приглашение короля Станислава пришлось весьма кстати. Вольтер попал в немилость при дворе и вообще чувствовал себя плохо. Хотя двумя годами ранее его избрали во Французскую Академию, на Вольтера косо поглядывала всесильная фаворитка маркиза де Помпадур, подчеркнуто отдававшая свое предпочтение старику Кребийону. Королева, крайне, почти до ханжества набожная, не скрывала ужаса, какой внушали ей сарказмы и насмешки, которыми писатель осыпал религию. Это раздражало гения, знающего себе цену, но предпочтения фаворитки, как и недовольство королевы Марии Лещиньской, вызывали у Вольтера определенное беспокойство, хотя он отказывался в этом признаться. Поэтому приглашение отца королевы стало для него нежданной удачей: никто больше не посмеет утверждать, что Вольтер не в ладах с королевой, если он будет оказывать влияние на Станислава!
Любовники с восторгом собрались в путь, и через несколько дней Вольтер, с трудом выбравшись из кареты, очутился в объятиях Станислава, который прижал его к сердцу, расцеловал, как брата, и лично препроводил на второй этаж замка, где писателю отвели красивейшие апартаменты с видом на парк и потайной лестницей (по ней можно было спускаться на первый этаж в комнаты, предоставленные госпоже дю Шатле).
В самом деле, давно пришла пора прибыть в тихую гавань: несчастный великий человек совершенно обессилел в дороге, которую оценивал как «очень неудобную». Вот почему, едва завидев свою постель, он умолил короля разрешить ему немедленно лечь, ибо чувствовал себя совсем неважно...
– Ложитесь, мой дорогой друг, ложитесь! Отдыхайте и будьте уверены, что здесь мы постараемся ухаживать за вами лучше, чем где-либо, а для начала я пришлю к вам моего личного врача, очень искусного эскулапа.
– Поистине невозможно быть добрее, чем этот король! – со вздохом сказал Вольтер, тогда как Эмилия поспешно снимала шали, шерстяные повязки и меха, в которые был укутан гений. – Но боюсь, что не смогу долго пользоваться его добротой: я и вправду совсем плох...
Вольтер лег, распростершись, точно фигура на надгробном памятнике, и закрыл глаза, объявив, что собирается ждать смерти. Впрочем, довольно скоро он снова открыл глаза, чтобы с удовольствием взирать на многочисленные знаки внимания, явленные ему Станиславом, который показал себя достойнейшим и предупредительнейшим хозяином. Спустя сутки бывший умирающий, свежий как огурчик, подтянутый, выбритый, напудренный, уже принимал участие во всех развлечениях Люневиля, знакомился с двором и городом. Без малейшего усилия он мгновенно обворожил всех к великой радости Станислава; король и Вольтер вскоре стали неразлучны. Это было истинное счастье!
Отношения женщин были невероятно нежными. Госпожа де Буфле, которая, кстати, была самым добрым, хотя и не самым добродетельным созданием на свете, отнеслась к госпоже дю Шатле так приветливо, что окончательно покорила ученую Уранию. Очень скоро они уже обращались друг к другу по именам; они расставались ненадолго, но всегда писали друг другу очаровательные письма в стихах, еще более прелестных, чем стихи дорогого, невозмутимо-учтивого Вольтера, который поочередно сочинял дамам поэтические послания.
Короче говоря, Люневиль утопал в неге до тех пор, пока Эрос, лукавейший из богов, не решил, что пришла пора поближе заняться обитателями этого счастливого герцогства. На сцену, никого не предупредив, выступила Любовь...
Признаться, легкомысленный божок всегда был поблизости, ибо разница в двадцать восемь лет между королем Станиславом и его прелестной любовницей не раз побуждала Екатерину искать развлечений на стороне. Хотя у нее где-то имелся муж, но маркиз де Буфле, столь же превосходно воспитанный, как и маркиз дю Шатле, остерегался покидать королевскую армию. К тому же люневильские липы так упоительно пахли в прекрасные летние ночи!
В Люневиле Екатерина открыла для себя скромное очарование молодого и красивого Жана-Франсуа де Сен-Ламбера, блестящего офицера, который при этом был поэт и чуть-чуть философ.
Легкая интрижка с ним превратилась в любовь, такую требовательную, что Екатерина велела тайно обставить для себя заброшенную комнату – она располагалась совсем рядом с ее апартаментами, – чтобы с помощью верной камеристки по ночам принимать там своего молодого любовника.
Когда Вольтер и госпожа дю Шатле приехали в Люневиль, любовь Сен-Ламбера к госпоже де Буфле ничуть не ослабела, но любовь прекрасной маркизы остывала в пользу очаровательного Адемара де Марсана, который настойчиво ухаживал за Екатериной. Взбешенный Сен-Ламбер поклялся отвоевать сердце нежной подруги и выбрал для этого ревность, как самый испытанный и самый надежный, хотя и древнейший, способ.
Но какая женщина смогла бы вызвать достаточно сильную ревность у госпожи де Буфле? Сен-Ламбер искал недолго: разумеется, госпожа дю Шатле! Однако ответит ли гордая Урания на его ухаживания и взволнует ли это Екатерину? Сумеет ли он осадить эту крепость, не рискуя получить от ворот поворот? Сен-Ламбер довольно осторожно попытался закинуть удочку.
К его великому изумлению, поскольку фатом он не был, госпожа дю Шатле не только милостиво отнеслась к его ухаживаниям, но и ответила на них с ошеломляющей быстротой. Будучи, наверное, слишком скромным, Сен-Ламбер в свои тридцать два года не задумывался, что надменной Урании уже сорок два, и не знал о неизрасходованной силе любви, которая клокотала в маркизе все это время, что «божественный» Вольтер изводил ее своими целебными отварами, пилюлями и бесконечными предсмертными стенаниями. То, что молодой, красивый, остроумный мужчина, любимец дам, волочится за ней, стало слишкой чудесной удачей, чтобы Урания могла ею пренебречь.
Сразу забыв о философии, науке и пробирках, госпожа дю Шатле позволила себе увлечься той совершенно новой любовью, которая расцвела в ее душе, оживила цвет лица, побудила блестеть глаза и петь сердце, отбросившее прочь холодную, сухую математику.
Ах, какая нежная весна стояла в Люневиле! Как много было прелестных вечеров, когда влюбленные переговаривались друг с другом взглядами под легким прикрытием веера, обменивались записками, вздохами и прикосновениями рук! Скоро прилежное перо Урании уже трудилось только ради дорогого Жана-Франсуа, которому она наспех царапала любовные записочки на трогательной, окаймленной кружевом бумаге.
«Без вас для меня нет счастья. Без вас ничто не приносит мне наслаждения. Я жду вас, чтобы пойти дать хлеба моим лебедям и погулять в парке...»
Или:
«Ваши стихи восхитительны. Я трижды перечитала их. По-моему, от вашего ума, как и от вашего сердца, можно ждать всего...»
При этом Сен-Ламбер не терял из виду истинную цель своих ухаживаний – вернуть потерянную любовь госпожи де Буфле. Поэтому он, получив несколько любовных записок госпожи дю Шатле, пришел к Екатерине, чтобы разыграть у ее ног трогательную сцену раскаяния.
– Я презренный негодяй, мадам! Я не достоин любви, которую вы мне подарили, ибо я ее предал...
– Вот как? Каким же образом?..
– Обратите внимание на одну из ваших любимых подруг! Ах, мне стыдно за себя! Но в свое оправдание я должен сказать, что был соблазнен, околдован, пленен прелестью, преследовавшей меня так настойчиво, что я не сумел ей противостоять. Сильная страсть, понимаете ли, неодолима, а та страсть, какой меня удостоили одарить...
– Ах, ах! И кто же сделал вам этот королевский подарок?
– Разве вы не догадываетесь? Госпожа дю Шатле.
– Госпожа дю Шатле?! Скажите на милость! Продолжайте, мой друг, продолжайте! Вы не представляете, какой интерес вызывает у меня ваша история, – сказала Екатерина с такой радостной улыбкой, что Сен-
