жившего в Риме. Об этой любви много судачили в городе, и коннетабль Колонна начал терять терпение.
Однажды вечером, в конце апреля 1672 года, когда нежные сумерки располагали к признанию, Мария раскрыла сестре свою душу.
– В Риме я больше не чувствую себя в безопасности, – призналась она. – Муж следит за мной и все мрачнеет. Он ужасно ревнив.
– В таком случае постарайся его успокоить, – посоветовала Гортензия. – Расстанься с шевалье...
– Легко сказать. Я люблю его... и к тому же это не единственное, что меня беспокоит. Если шевалье исчезнет, коннетабль найдет другой повод для ссоры. Он терпеть не может, если я развлекаюсь, радуюсь, если меня окружают люди. Он мечтает изгнать меня из Рима, заточить в своем зловещем замке Палиано, на границе с Неаполитанским королевством, чтобы быть уверенным, что там я буду жить в уединении. Но я-то знаю, что умру в замке от скуки!
И Мария разрыдалась так бурно, что в крови Гортензии проснулись все демоны искушения.
– Ты обязана поступить, как я. Раз твой муж злоупотребляет своей властью, ты должна бежать.
– Но куда?
– Куда? Во Францию, в Савойю, в Нидерланды, туда, где ты будешь недосягаема для Колонны! Женщина имеет право на свободную жизнь.
Гортензия уже втайне беспокоилась о собственной судьбе. Жизнь в семье Колонна становилась все тягостней, ибо коннетабль, казалось, поставил целью следить за свояченицей столь же неотступно, как и за собственной женой. К тому же в Риме было слишком много монастырей и священников, а Колонна являлся чересчур могущественной персоной. Дворец Колонны в Монте Читорио был окружен массивными стенами, снабжен крепкими решетками, и такой всесильный человек, как принц, мог легко держать под замком двух слабых женщин.
Итак, сестры Манчини решили бежать вместе. Шевалье де Лорен, не горевший желанием попасть в неприятную историю, предусмотрительно исчез с горизонта, едва заслышав слово «побег».
– Я поеду с тобой, – обещала Гортензия Марии. – Кстати, Италия мне надоела. Ты сможешь жить во Франции, где король, который ко мне благоволит, наверняка отнесется к тебе очень милостиво.
– А куда поедешь ты?
Гортензия лукаво улыбнулась. В ее изобретательном уме уже давно созрел план, возникший главным образом потому, что она поняла: двадцати четырех тысяч ливров в год, назначенных Людовиком, явно не хватит, чтобы удовлетворять ее бесчисленные прихоти и жажду роскоши. Необходимо было восполнить нехватку денег, для чего имелось одно-единственное средство: найти могущественного, независимого, очень богатого и, если удастся, приятного в любви покровителя.
Итак, из девичьих воспоминаний Гортензия извлекла образ интересующего ее мужчины. Им оказался герцог Савойский Карл-Эммануэль; в давние дни он настойчиво за ней ухаживал и даже заводил речи о женитьбе. Теперь герцогиня надеялась легко пробудить уснувшую любовь, от которой в своем девичьем тщеславии так легкомысленно отреклась. Что может быть увлекательней для молодой и красивой женщины, чем одержать победу над мужчиной? Она хорошо сознавала силу своих чар.
Сестры решили воспользоваться отсутствием коннетабля и бежать из Рима. 29 мая 1672 года они собрали вещи. Мария взяла с собой шкатулку с драгоценностями и семьсот пистолей (все ее наличные деньги), тогда как Гортензия увозила все самое ценное. Переодевшись в мужское платье, прикрытое женскими плащами, они сели в карету в компании неизменной Нанон и еще одной служанки. Официально они отправлялись во Фраскати подышать свежим воздухом, но по пути Мария велела кучеру ехать в Чивита-Веккиа, где в нескольких милях от порта их должна была ждать заранее нанятая фелюга. На место прибыли в два часа ночи; когда кучер отправился на поиски лодки, четыре женщины укрылись в рощице: они боялись привлечь ненужное внимание, остановившись на постоялом дворе.
Ждать пришлось долго, лодку слуга не нашел, и беглянок, уставших и голодных, уже охватывал страх. Наконец они поднялись на борт, и фелюга, подняв паруса, взяла курс на Францию.
Плавание прошло без происшествий. На подходе к Монако море разволновалось. Гортензия, страдая морской болезнью, думала, что настал ее последний час. Однако все на свете имеет конец, и через несколько дней они сошли на берег в Сиота – сошли ночью, ибо у наших беглянок не было паспортов.
Мария и Гортензия выглядели совсем жалко, когда добрались до Экса, где их приютил граф де Гриньян, друг Филиппа Невэрского. Графиня де Гриньян, милая дочь маркизы де Севинье, приняла их очень радушно, но не смогла сдержать смех, узнав, что им не во что переодеться.
– Вы путешествуете, как настоящие героини романа, – сказала она сестрам, – у вас есть драгоценности, но нет чистого белья!
Она поспешила исправить эту оплошность, потом схватила перо, чтобы сообщить матери о визите необычных гостей. Разумеется, эта новость распространилась в Париже с быстротой молнии. Арман де Мазарини едва не помер от злости. Он был уверен, что окончательно избавился от беспокойной супруги, но она опять возвращается, чтобы превратить его в посмешище и доставить ему новые хлопоты.
– С этим пора кончать! – решил герцог.
И немедленно послал командира своей охраны господина де Поластрона, дав ему поручение арестовать Гортензию. Арман сохранил постановление парламента, позволявшее ему задержать жену в любом уголке Франции.
Из Экса Мария и Гортензия сначала перебрались в Мирабо, потом в Монфрен. Тут Гортензия узнала, что Поластрон отправлен схватить ее.
– По-моему, нам пора расстаться, – объявила она Марии. – Теперь ты можешь легко обойтись без меня и бояться тебе больше некого. Король не вышлет тебя в Италию, и найдется множество людей, готовых тебя принять. Со мной же все обстоит иначе. Если я останусь здесь, Поластрон рано или поздно меня схватит.
– Но разве ты не под защитой короля?
– У моего мужа есть постановление парламента. Если я окажусь в тюрьме, бог знает, даст ли король себе труд вытащить меня оттуда. В любом случае мне очень не хочется оказаться в подобной резиденции. О своей безопасности я предпочитаю позаботиться сама.
– Куда ты едешь?
– В Турин! К герцогу Савойскому. Я чувствую, что там меня ждет очень приятная жизнь. Ну, будь здорова и прощай!
Поцеловав ошарашенную Марию, Гортензия снова переоделась в мужское платье, потом, ловко вскочив в седло, поскакала на берег моря. В Сент-Мари она нашла тартану, на которой за звонкую монету согласились доставить ее до Ниццы, где Гортензия и высадилась через несколько дней. Во владениях герцога Савойского Гортензия была в безопасности и дала себе передышку, желая быть во всеоружии своей красоты. Главное – чтобы ее въезд в Турин не прошел незамеченным. Герцог Савойский должен с первого взгляда плениться ее прелестью.
«Наверное, это будет довольно легко, – думала герцогиня, долго и одобрительно разглядывая себя в зеркале. – Еще немного мужества, и всем заботам конец!»
III. Трагический конец кокетки
Замок герцогов Савойских в Шанбери, горделиво соперничая с кольцом окрестных гор, возносил над городом четыре свои башни, увенчанные знаменами с белым крестом. Герцогская резиденция выглядела очень красиво и внушительно, и, когда 20 августа 1672 года карета Гортензии де Мазарини поднималась по аллее к воротам, герцогиня, высунувшись из окна, почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Город, признаться, был довольно невзрачный и унылый, но этот пышный замок, которому предстояло стать ее домом, льстил тщеславию Гортензии и ее страсти к роскоши.
– Думаю, здесь мне понравится, – сказала она камеристке Нанон, откидываясь на сиденье кареты. – Замок красивый.
– Наверное, он выглядит не слишком весело, если солнце не сияет так ярко, как сегодня, госпожа герцогиня.
– Пустяки! – беспечно воскликнула Гортензия. – Я здесь сумею устроить все так, что скучать не придется. Однако мы подъезжаем... Я слышу трубы, которые возвещают о нашем приезде.
Карету и впрямь заметили, и солдаты, живо высыпавшие из высоких ворот, выстроились на подъемном
