этим долго хныкал. Умаялся, дурачок, в дороге, сидел бы дома! Да разве такого удержишь!
При мысли о необычных талантах сына Аранша загрустила, сердитыми движениями счищая с левого рукава густую пыльную паутину…
Паутину? Где это она умудрилась изгваздаться? Вокруг чистота, как в комнатке старой девы! В лесу, что ли, паука обездолила? Нет, тогда бы испачкала куртку, а не рубаху.
Лениво оглядела комнату и наткнулась взглядом на измученное, осунувшееся лицо госпожи. Та прислонилась к стене, закрыла глаза, прикусила губу. Не заболела ли, храни Безликие?
Аранша тут же оказалась рядом с Волчицей:
— Моей госпоже плохо? Велеть хозяйкам, чтоб постель постелили?
— Я… да, мне нехорошо. Устала в седле или солнце голову напекло. Знаешь, мерещится всякая ерунда. Подняла глаза, разглядываю светильник — вон тот, в виде птички… и вдруг показалось, что надо мной плетеный потолок… ну, из веток, как в бедных хижинах. Моргнула — и опять потолочные балки, светильник этот — птичка на цепочке… И еще… Вон та, тоненькая, румяная… Милчи, да? Подошла, поднесла вина, а мне почудилось, что у нее кожа желтая, щеки ввалились, рот запал, будто зубов нет.
— Ну, щечки у нее, как яблочки, — снисходительно, словно успокаивая ребенка, сказала Аранша, — а про что другое можно спросить Лопоухого. Он ей помогал накрывать на стол, и что-то они в чулане замешкались. А светильник… — Аранша подняла глаза и нахмурилась. — Госпожа просто не пригляделась. Нет там никаких птичек. Там три кораблика!
Арлина ее не слушала.
— И запахи… То вроде пахнет вином и жареным мясом, а то вдруг потянет гнилью, как из заброшенного погреба…
— Точно, Волчице пора отдохнуть! Вот поесть немного — и в постель. Эй, Рамчи! — повысила голос наемница. — Как там поживает кабанчик?
— Привет передает! — весело отозвалась Рамчи, обнажив в улыбке крепкие белые зубы. — Говорит, что почти готов!
Дочь Клана не обратила внимания на этот обмен репликами.
— И пауки все время мерещатся. Большие такие, почти у лица…
Проснулся Денат, испуганно позвал маму. Аранша с невольным облегчением извинилась перед госпожой и бросилась к своему драгоценному. Мальчик обнял мать за шею, что-то зашептал ей на ухо. Та понимающе кивнула, подхватила малыша на руки и понесла за порог.
Заспанный мальчик, развязав пояс на штанишках, юркнул в кусты. А мать глянула на дом и вновь залюбовалась, как в миг, когда он возник перед ними меж деревьев.
Не подайся Аранша в наемницы, останься в родной деревне, ей хотелось бы жить в таких деревянных хоромах…
Хотелось бы? Да она бы изводила жениха до тех пор, пока не согласился бы к свадьбе поставить для нее такой бревенчатый дворец — прочный, на века срубленный, а изнутри просторный и теплый. И чтоб двускатная крыша, на которой снег не залежится. И непременно резьба — вот такая же, с пляшущими рыбками, у них в деревне точно таких же вырезали.
Растроганная, ушедшая в воспоминания Аранша не сразу сообразила, что сын теребит ее за колено. Она присела на корточки:
— Покажи, как завязал пояс… Опять намертво узел затянул? Учу тебя, учу, а ты все как маленький, хуже Лопоухого!..
— Мама, — перебил ее воркотню рыжий мальчуган, глядя куда-то над ее плечом. — А зачем вон тот пучеглазый сидит на крыше? Я его боюсь!
Не вставая, Аранша поспешно оглянулась и тут же посмеялась над своим легковерием.
— Ох, выдумщик ты у меня! Пойдем в дом, я тебя покормлю.
— Не хочу! — закапризничал Денат. — Я его боюсь, он злой! Ты не туда смотришь, давай покажу!
— Ну, покажи! — приняла игру Аранша, поднимаясь с малышом на руках. — Если он злой, мы его убьем.
Денат властно ухватился ручонками за мамину голову и повернул, показывая, куда смотреть.
И тут случилось что-то странное и страшное. Как только горячие детские ладошки скользнули по вискам матери, мир вокруг Аранши разительно изменился. Словно она с ребенком на руках перенеслась в какое-то другое место — запущенное, грязное, полное неведомой опасности.
Непролазный бурьян вместо ухоженного огородика.
Вонючая яма вместо колодца. Темные ели вместо яблоневого садика.
Но главное — дом-дворец, дом-мечта в кружеве резьбы… где он? Перед Араншей — сплетенная из ветвей хибара, нищенская лачужка с плоской крышей. Такая низкая, что потолок можно зацепить макушкой. Колья, вокруг которых заплетены ветки, вбиты вкривь и вкось. Один угловой кол почти завалился, отчего хибарка скособочилась, словно подбитая ворона. Двери нет, из неровного черного проема несутся веселые голоса наемников.
А на крыше… ох, там и вправду кто-то есть!
Гигантский серебристый паук размером с Дената… Нет, Тварь больше похожа на многоногую кошку, исхудавшую до обтянутого светлой шкурой скелета. Растопырив длинные тонкие лапы, вцепившись в переплетенные сучья, Тварь приподняла круглую голову, сплошь усаженную темными глазами, и сквозь щели вглядывалась в то, что происходит внутри лачуги.
— Злой, говоришь? — ровным напряженным голосом переспросила Аранша своего необыкновенного сына. — Ладно, пошли.
Она поудобнее взяла ребенка. Его ладони съехали ей на шею — и вместо хибары возник чудесный дом, в радостном облике которого слились легкость и прочность. Но теперь женщина была настороже и чувствовала, как сквозь эту призрачную, коварную красоту следят за ней выпученные темные глаза.
На пороге она безмятежно улыбнулась, словно любуясь летним вечером, и сквозь стиснутые зубы прошипела:
— Денат, сыночек, мама ничего не видит.
Трехлетний умница все понял и снова приложил ладони к ее вискам.
И наемницу оглушила вонь — запахи пыли, сырости и какой-то тухлятины. Темное помещение с единственным оконцем и густая паутина, пыльная, полная высохших мух.
Возле холодного очага на полу режутся в «радугу» наемники — как только в полутьме различают костяшки? Может, видят их так же, как и все вокруг?
Рядом отвратительная старая карга поворачивает над несуществующим огнем пустой вертел. Да это же та самая бабка, что заманила их сюда! Она жадно вслушивается в веселую перебранку вояк, запрокидывает седую голову, визгливо хохочет — наслаждается происходящим. Это Рамчи, а где вторая? Вон там, в уголке? Нет, это госпожа — прикорнула у стены, задремала.
Во дворе под окном послышалась возня. Аранша настороженно обернулась. Успела узнать наемника, которого прозвали Лопоухим. И тут же отошла от окна, чтобы малыш не увидел скверного зрелища: распаленный, побагровевший мужчина и мерзкое старушечье лицо, счастливо улыбающееся из складок юбки, задранной почти на голову.
Передернувшись от отвращения, женщина огляделась.
Когда отряд прибыл на «постоялый двор», наемники собрались, как положено, сдать оружие. Но десятник воспротивилась. Мужчин в доме нет, случись беда — оружие должно быть под рукой! А уж она, Аранша, приглядит, чтоб парни дурить не начали. Милчи и Рамчи неохотно согласились, и оружие было сложено в чуланчик без замка.
Сейчас десятник в тихом ужасе думала, чем окажется этот чуланчик наяву.
Ну и ничего страшного: большой древний сундук без крышки. Поверх каких-то тряпок — оружие. Все здесь или нет — проверять не время. Она взяла чей-то арбалет, выудила из первого попавшегося колчана стрелу и начала взводить пружину.
Тварь на крыше почуяла беду, забеспокоилась. Аранше показалось, что кто-то роется у нее в мозгу. Воспоминания взметнулись разноцветным вихрем. Вытеснив все остальное, встали перед Араншей два дорогих лица: Харната и покойной матери. Заслонили все собой: выстрели в нас, Аранша, солнышко, любимая, да у тебя же рука не поднимется!..
