— О, повелитель! Казни меня, но я бессилен передать увиденное словами… — Хубгэ попытался склониться в поклоне, но, не устояв, упал лицом в траву.
Встать он не смог: сильно мешало вклеенное в промежность седло. Два телохранителя Чунгулая с трудом поставили его на ноги.
— Как я унижен, повелитель… — по лицу Хубгэ текли слезы. — Я жив, но я умер…
Чунгулай отвернулся от Хубгэ.
— Шаим, подними то, что выпало у него изо рта!
Помертвев от страха, Шаим нерешительно опустился на колени и осторожно взялся двумя пальцами за цоколь электролампочки.
— Что это, Шаим?
— Шар-р-р-р… — еле выговорил Шаим.
Из-за кустов за сценой наблюдали сотни пар глаз…
— Просто шар? — спросил Чунгулай и чихнул.
Ошалев от внезапного звука, Шаим отбросил лампочку с диким, животным ужасом. Лампочка улетела в кусты, и тут же оттуда донесся треск, визг, а затем топот разбегающихся ног…
— Какой позор! — сказал Чунгулай вполголоса.
— Повелитель! — Бушер склонился к уху Чунгулая. — Тот самый Буранбай, который первый встретился с колдовством, пришел в себя. Он может рассказать тебе…
— Давай.
Буранбай, бесцеремонно кинутый в ноги Чунгулаю, заговорил, не вставая с колен:
— Я — Буранбай. Нас было трое в разведке: Ядгар, Алихан и я. Там, возле этого селения, по реке плыл одетый колдун… в одежде он плыл… колдун. Он казался мертвым, убитым. Из него торчала стрела. Но он был жив. Он ожил. Он встал. Он зарезал Ядгара. А Алихана — в рот… Я сам видел.
— Что — «в рот»? Как Хубгэ? Колдун вставил ему в рот шар?
— Нет! Не шар! — Буранбай перевел дух, чтобы рассказать по порядку все обстоятельства того кошмарного, быстротечного боя на переправе, но, тут же вспомнив, каким испуганным дураком он выглядел прошлый раз в глазах повелителя, Буранбай от волнения забыл слово «стрела». — Не шар! — повторил он. — Не шар! …Он был бы жив, Алихан, если б шар… Колдун Алихана в реке… На середине реки… Прямо в рот… — Буранбай показал на свой рот пальцем и, не выдержав воспоминания, завыл…
— На середине реки… В рот… — повторил Чунгулай задумчиво. — Он еще легко отделался, твой Алихан…
— В полночь я буду вопрошать небеса, — тихо сказал Бушер, склоняясь к уху Чунгулая. — Буду молить, чтобы небо подсказало мне верный совет.
Чунгулай кивнул, соглашаясь.
— А теперь работа для женщин, — объявил Николай. — Смотрите: вот пакетики. Берем, разрываем… Достаем кружок. Этот кружок называется «презерватив». Очень полезная вещь, если тебе нужны татарские стрелы! Объясняю, как им пользоваться. Берем и аккуратно разматываем. Получается вот такой белый мешочек. Дальше. Вот это колечко, которое попрочнее, берем губками… Вот так. И дуем в него. Дуем… Дуем… Надули, чтобы он стал размером примерно с конскую голову, чуть больше, чуть меньше, неважно…. Теперь внимание! Самое трудное. Завязываем! Вашу пеньковую веревку не использовать, предупреждаю. В вашей веревке много мусора и щепок. Проколете. Надутый презерватив легко проколоть острым. А нужно, чтобы он был цел. Я вам дам для этой цели нитки. Десятый номер. Можно сложить нитку вдвое. Ниток много, не экономьте. Завязывайте крепко, чтобы воздух назад не вышел. …Все. Вот один шар готов. Надутый и завязанный шар мы кладем в мешок. Мешков у вас много. Можно привязывать шары наверху, на крепостной стене, — к настилу или к тыну. Но привязывать так, чтобы ветром его не болтало. Они очень нежные, презервативы… Чуть уколол щепкой или заусенцем — хлоп! И готов. Главное, чтобы шар не лопнул до поры до времени. Задание состоит в том, чтобы к закату все эти пакетики превратились бы в шары, привязанные наверху вдоль крепостной стены, — с этой стороны стены, со стороны, «глядящей» на татар. Или они могут лежать в мешках, а мешки стоять там же, наверху, на крепостной стене. Все понятно? Приступайте!
Проверив, как идут дела на производстве арбалетов, Николай с радостью отметил, что мужики наладили под руководством Глухаря своеобразное конвейерно-поточное производство. Вместо того чтобы мастерить оружие самому себе, толкаясь и мешая друг другу, каждый взял на себя выполнение только одной операции, в которой был, видимо, силен. Первые изделия БАЗа — Берестихинского Арбалетного Завода уступали, конечно, во всем фирменным американским изделиям конца двадцатого века, но и с луком из крепкой ветви орешника — русской моделью конца тридцатых годов тринадцатого столетия — их было уже не сравнить.
— Зверь, — оценил военпред Шило тактико-технические данные изделий, сходящих с конвейера. — Просто зверь. Но хрен натянешь без рукояти.
— Так и должно быть, — кивнул Николай. — В этом-то все и дело.
Теперь оставалось наладить свет и звуковое сопровождение для операции. Усилитель и мощные звуковые колонки, по триста ватт, они всегда возили с собой на любое задание: с музыкой солдатская жизнь гораздо легче. Да и располагаясь в какой-либо глухомани, можно было в свободный вечер устроить танцы, дискотеку, — это любили все — и местные, и их начальство. Народ и армия, как известно, едины, — на танцах, в окопах, в постели и за обеденным столом.
Беда была в том, что, несмотря на гениальный ленинский план ГОЭЛРО, электричество сюда, в тринадцатый век, большевики так и забыли провести.
Николай нашел, конечно, небольшой бензогенератор в контейнере — на два киловатта, но куркуль Самохин, увлекшись выпивкой, колючей проволокой, бытовой электротехникой и презервативами, забыл прихватить хотя бы одну канистру с бензином. В известном смысле такую забывчивость можно было бы понять и простить, — бензин, благодаря известным олигархам, имелся везде, — даже в Северном Ледовитом океане на крупных дрейфующих льдинах солидные корпорации ТЭК давно поставили свои автозаправки, — не кайфа для, а выпендрежа ради.
Возить с собой на продажу бензин было, таким образом, невыгодно: в Чечне он просто бил из-под земли, а в остальных регионах России ситуация сложилась простейшая: у кого есть деньги, у того и бензина залейся, а в тех краях, где с деньгами напряг, — как продашь? …Всяким дохлым местным госслужбам типа провинциальной «скорой помощи» нечем было оплатить не только бензин, но даже никчемный, копеечный фонд заработной платы врачей, медсестер, медработников. О чем тут толковать-то?
Прежде чем надуть презерватив, его надо было достать, разорвав бумажный фольгированный пакетик. Конечно, фотографии, украшавшие пакетики, не могли оставить равнодушными сердца берестихинских дам и девушек, привлеченных к работе.
— А до чего ж нарисовано-то здорово! Вот красота! Меленько-меленько!
— Ну как живые!
— Мастер-то рисовал!
— Кому иконы бы святые писать, право слово!
— А то в Покровском Максим Скворец «Троицу» на стенке разрисовал, — так смотреть на ее в простое воскресенье страшно, а в престольный праздник — стыдно… Вот окаянство-то спьяну намалевал, прости меня, Господи!
— А вот смотрите, бабоньки, тут два кружочка есть — один со стрелкой, второй — с крестиком. Это к чему, как думаете?
— Проще пареной репы. Со стрелой — то татары, Батый, а с крестом святым — вот кружочек — то ж мы, православные!
— А людей-то, людей как изобразил! Ну, сердце радуется глядеть. Прямо голубки: он ее целует, а она — его — еще жарче!
— Да, видно, в мире живут и в согласии…
