— Встань, Аверьянов. С чего ты взял, что следующий раз мы будем проходить компас?
— Так вы же сами пять минут назад сказали…
— Ах, я сказала? Ну, спасибо, что ты напомнил. Может, ты еще скажешь, какие параграфы я на дом задам? Определи, пожалуйста. Ты ведь у нас предсказатель. Определи параграфы по компасу, пожалуйста, а то ты всех веселил весь урок, а теперь еще повесели.
— Я никого не веселил, Галина Ивановна.
— Да как же? Очень веселил! Ну? Какие же параграфы? Только ты опять по компасу давай. Видишь, все ждут? Все ждут и не идут на перемену. Все ждут тебя, Аверьянов!
— Хорошо… Я скажу, если вы настаиваете… Сорок седьмой, сорок восьмой параграфы, а повторить двадцать третий, а самостоятельно — пятьдесят второй, который не успели, а сорок девятый, пятидесятый и пятьдесят первый — пропустить. Верно?
— Здорово, Аверьянов. Шут из тебя хороший со временем выйдет. Все свободны, Аверьянов останется…
— Слушай, Аверьянов, вот мы с тобой одни в классе. И давай поговорим в открытую.
— Давайте, Галина Ивановна.
— Ты ведь, Аверьянов, не злой мальчик, не хулиган… Просто ты многого еще не понимаешь, и класс использует тебя в своих интересах… Скажи мне честно, Аверьянов, — как ты определил домашнее задание по компасу?
— Очень просто, Галина Ивановна.
— Это для тебя очень просто, Аверьянов, для тебя, для многих сейчас все очень просто стало, потому что вы-то еще, то есть мы-то уже… И нам все не так очевидно, как вам кажется и как нам самим хотелось бы… Как будущее по компасу определишь? Куда все катится? На мой взгляд, ни по компасу, ни по градуснику, ни по флюгеру не скажешь. И это совершенно уж не тема для детей на уроке географии, откровенно скажу тебе, Аверьянов, — дельфийское оракулевство твое!
— Дельфийское оракульство.
— Чего?
— Вы не волнуйтесь так, Галина Ивановна.
— А я и не волнуюсь. С чего ты взял, что я волнуюсь? Волноваться надо тебе, а не мне.
— А мне-то почему, Галина Ивановна?
— Потому что у тебя вся жизнь теперь так пойдет, что бездельники, лентяи и, не побоюсь сказать, хамы будут благоденствовать за твоей спиной… А ты, и такие же, как ты, вы будете отдуваться за всех: с первого класса и до гробовой доски. Это очень тяжелая ноша, Аверьянов, поверь, — отдуваться за всех!
— Я верю, Галина Ивановна.
— …Так как же насчет параграфов?
— Я на первый урок свой компас Сливкину дал, из седьмого «А», у них география — первый урок. А вы им домашнее задание в начале урока задали… Вот Сливкин весь урок параграфы на моем компасе иголкой и чертил, — художественно, — видите?
— Да.
— Мне можно идти?
— Иди.
— Галина Ивановна…
— Ну, что еще?
— Вы Сливкина не ругайте за это. Он у нас чокнутый немного. На экзистенции Сартра подвинутый. А что нацарапал, на компасе тут, — так это пустяк. Без проблем. Я к пятнице закрашу. У меня дома циклопентан-пергидрофенантрено-бутилооксидофосатно-дефинилгли-коль-аммониглюкозидо-натриевая красочка есть, очень клевая, — ничего заметно не будет. До свидания.
— До свидания. …Постой-ка!
— Да?
— Скажешь там, что у меня мигрень, давление поднялось из-за твоей демагогии. Я вынуждена прервать занятия. Будут звонить, — пусть скажут, что я уехала в райцентр, — к невропатологу.
Аккуратная прямоугольная ямка глубиной чуть меньше половины Сенькиного роста была готова к приему ларца. Заботливо протерев саперную лопату с надписью на черенке «ВЧ-1542» листьями лопуха, сорванными далеко отсюда, у озера Белый Глаз, Сенька отложил ее в сторону и достал из своей торбы моток пеньковой веревки. Крепко перевязав ларец с монетами, крест-накрест, Сенька оставил на узле длинные веревочные концы. Взявшись за них, он осторожно опустил ларец в яму, а затем, убедившись, что сундучок встал ровно, — влага будет обтекать его, стекая по крышке, — Сенька сбросил туда же, в яму, пеньковые тали и листья лопуха, которыми обтер лопату.
Закопать яму было делом простым и недолгим. Подумав, что в случае дождей разрыхленная земля обязательно просядет, Сенька насыпал над ямой целый бугор, покрыв его затем дерном, который он накопал загодя, в шести верстах отсюда, на Синюхиной поляне, и привез на холм Придатель в двух огромных корзинах, притороченных справа и слева к седлу.
Оглядев проделанную работу как бы посторонним взглядом случайно забредшего сюда человека, Сенька остался доволен: «сроду не подумаешь».
Отъехав от холма на полверсты, он еще раз оглянулся и трижды осенил местность святым крестом: чтобы ларец не дался лиходею.
Алеша выключил миноискатель и снял с головы наушники.
— Тут! — решительно указал он себе под ноги.
— Ура! — в один голос воскликнули Катя и Дороня Вячеславна Луконина, известная в районе ворожея и колдунья, заслуженная пенсионерка РФ, бывшая учительница литературы и русского языка: — Прощай, бедная старость!
— Жизнь только начинается, Дороня Вячеславна! Через двадцать минут саперная лопатка с надписью на черенке «ВЧ-1542» стукнула обо что-то твердое. На дне аккуратной прямоугольной ямки глубиной чуть меньше половины Алешкиного роста показалась крышка ларца.
— Давай, ныряй, а мы с Катей за штаны тебя подержим.
— Руками, Алешка, руками…
— Ларец!
— Ну, открывай, не тяни!
— Ой, что это?! — Катя повернулась к Алексею, чтобы узнать, что означает эта россыпь тусклых серебристых овалов, кружков и грузил, плохо описываемой формы, как вдруг с ужасом увидела совершенно мертвые глаза Аверьянова-младшего.
— Не то… — еле прошептал он синеющими на глазах губами…
— Алеша, тебе плохо? У меня корвалол есть…
— Не надо, Дороня Вячеславна, спасибо. Сейчас отпустит… Все. — Алексей кивнул, отдышавшись.
— Что с тобой?
— Тоска скрутила. …Мы нашли что-то другое, девочки…
— Это не клад? Не деньги?
— Нет, это клад. И это — деньги…
— Но они ничего не стоят? — высказала догадку Катя.
— Нет, почему? Миллиона два-три они стоят, — он вытер крупные капли пота, выступившего на лбу.
— Рублей? — уточнила бабушка Дороня. — Совсем неплохо, я считаю. Успокойся.
— Долларов, конечно!
Дороня Вячеславна аж присвистнула:
— Вот это да! …А что же ты не рад-то?!
