новых крутейших тусовок. И в каждой Вселенной — свои. Дискотеки. Плешки. Спортклубы. Фитнес-центры! Миллионы! Парни, девчонки. Тут — блондинки, там — брюнетки.
А здесь? Провинция, дыра…
Катя вздохнула, — судорожно, переживая…
Ну да, девчонок там, конечно, сколько хочешь!
Есть миры рыжих. Есть миры наглых. Миры двоечниц. Миры отличниц. Есть все. И все это ты увидишь, если полетишь, обгоняя время. Не увидит тот, кто стоит на месте.
А ты можешь все. У тебя там праздник каждый день.
Конечно, — каким дураком надо быть, чтобы оттуда снова вернуться сюда?!
Эх, Алешка!
Ну, и счастливого пути.
Вот!
Новая версия телепортационного контейнера была герметизирована; бронированная оболочка утеплена, внутри царил оптимальный климат, создаваемый полностью автономной системой жизнеобеспечения. Для экипажа в так называемой «кабине» имелись облегающие все тело кресла, снабженные переговорными устройствами. Под рукой удобно лежал кислородный шланг с загубником на случай аварийного выхода из строя системы жизнеобеспечения.
— Ноль первый! — раздалось в наушнике. — Как меня слышишь, Алексей? Луковица начала расти…
— Нормально!
— Тебя уже протягивают по времени.
— Понятно…
— Расскажите ему, ребята, что-нибудь, чтобы отвлечь, снять напряжение. У кого есть анекдот в запасе? Виктор?
— На тринадцатилетний размер у меня ничего нет.
— Тогда хоть что-нибудь. Отвлеки. На старте нельзя самозамыкаться. Спой ему что-нибудь, стих расскажи. Отвлеки мысли от происходящего. Тебе надо расслабить разум, Алексей. И тебе хорошо, и нам будет легче твое ощущение собственного «я» на переход перефазировать. Думай о себе «так себе», легко, как бы косвенно… В третьем лице, как бы… Не «я», а «он» летит, «он»…
— Да я стараюсь, Илья Андреевич!
— Ребят, ну что же вы? Кто посвободней? Отвлеките от зацикливания. Олег!
— Ага! Сейчас, Илья Андреевич. Дешевку не бери там, Алексей. В светлом будущем. «Агдам», «Солнцедар», портвейн «Кавказ», «Осенний сад» и прочее… Плодово-выгодное — ни-ни! Себе дороже. Нам панкреатит тут ни к чему…
— Есть!
— Старт-луковица в полном развитии. Старт обнаружен всеми, у кого есть глаза… Постарайся, Алеш, вернуться, прибыть сюда назад не позже пяти секунд с момента старта.
— Понял! Я постараюсь!
— Водку сомнительного разлива не бери: Москва, Питер, Калуга, ну, Нижний Новгород… С остальным не рискуй: паленка, самопал… Сейчас голова кружиться начнет, — пошла протяжка в локальном времени!
— Я чувствую!
— И никакой шипучки, сухаря не надо. С шампанского похмелье — просто смерть. Странные ощущения в глазах начались, — рябь Минковского так называемая?
— Нет! …Да! Началось.
— Дорогого тоже не надо. У водки чем флакон накрученней, тем она сама дерьмовей… Армянский коньяк Ереванского завода — KB, KBBK и выше, — как правило, фальсификат, — ваниль со спиртом на перегородках грецких орехов… Очень дорогой, выгодно дурить. Есть еще связь?
— Есть. Тембр голоса в наушнике поплыл.
— Должно так быть, — все поднесущие полезли вверх по эмулированному спектру в твоем локальном времени… Кочкин передает на прощание: сладкого не надо, — «Алеатика», «Южная ночь», ликеры, — ну их к шуту: жопа слипнется. Не для мужиков. По сахару не выше десяти процентов. Как понял, ноль первый?
— Вас понял!
— На хронотаймере до красной планки далеко еще?
— Подходит стрелка, вот коснулась…
— Сейчас сразу окажешься в тридцать пятом веке! Помни, с обратной стороны заводская этикетка приклеена клеевыми полосами, а самострог — по всей этикетке бабы в подполье кистью мажут — по плоскости… Не промахнись с этим!
— Есть!
— Счастливого полета, мягкой посадки!
— Поехали!!!
Стартовая луковица схлопнулась и погасла, — мир, как показалось всем, кто наблюдал старт со стороны, стал от этого каким-то особенно темным, «суперночным», непроглядным: тусклое звездное небо и месяц хотелось протереть чистой и влажной салфеткой.
— Все! — констатировал Медведев. — Во имя отца и сына… Ну, хоть на этот раз техника, похоже, уцелела…
— А ты посмотри, Саш, — кивнул Михалыч в сторону ангара. — Она опять растет!
Действительно, над ангаром начали светиться ломаные шипы, излучающие на сей раз не розовое, а зеленоватое свечение — всех оттенков: почти от желтого — «яичница с зеленым луком» и до изумрудного, зелено-голубого, цвета морской волны…
— Это посадка, возвращение. Зеленый лук — возврат-луковица…
— Кто бы это мог быть?
— Никто. Ты ж видишь, кошачий грузик отсутствует. Живых никого там нет.
— А что же это может быть, по-твоему?
— Наш контейнер. И не «может быть», а точно. Назад ребята притянули тот самый, который только что и запустили. Видимо, сбой. Сейчас никаких других контейнеров нет. Восемь штук на подходе: два у нас, три у американов, два в Евросоюзе и один у японцев. Но это через неделю, не раньше. А сегодня в рабочей форме только один-единственный, — который с Аверьяновым-младшим улетел. Вот он-то и вернулся. Грузика нет? Вернулся, очевидно, с трупом мальчика.
— Ты шутишь!
— Пойдем-ка отсюда… Допьем.
— С ума сошел?
— Нет. Если мы сейчас туда ворвемся, возникнет формулировка: «Начальство спохватилось, прибежало, — да поздно было!» А если весть нас с тобой в штабе застанет, то нарисуется иное: «Безответные действия за спиной начальства, плюс преступная халатность, повлекшая смерть несовершеннолетнего», — так ведь?
— Так-то оно так…
— Ну, вот и пошли! Сядем, расслабимся, а минут через десять-двадцать как раз по Пушкину: «Прибежали в избу дети, второпях зовут отца…»
— «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца»?
— А то! …Как раз по одной успеем…
Вот уже полчаса Катя стояла на холме, глядя на крышу ангара, туда, — где давно уж погасла зеленая возврат-луковица, так и не обнаружившая в своем венце кошачий грузик.
Отец многократно рассказывал дома о пережитом им старте, — когда у него на глазах был отослан в прошлое Аверьянов-старший, и о телепортации вообще, — все, что успел отец выспросить за это время у
