Медведева.
Катя прекрасно знала, что означает шайба, висящая над острой макушкой сходящихся кристаллов этой странной фигуры, похожей и на древнерусский шлем, и на церковный купол… Шайба на сленге телепортаторов называется «кошачий грузик». Она означает, что внутри телепортатора — разум, живой человек. Отец видел «кошачий грузик», когда стартовал Аверьянов-старший, дядя Коля. Отец сто раз говорил: Аверьянов ушел от нас живым! Живым, раз был кошачий грузик! Живым ушел, живым вернется.
Алеша тоже ушел в будущее живым: над старт-луковицей шайба висела. Но вот и возвращение, — ровно через пять секунд, как и планировалось. А «грузика» — нет! Это означает, что контейнер пришел без человека…
«Вот и все, — поняла Катя. — Конечно, ну, понятно! Там — будущее… А здесь что? Здесь только настоящее. Здесь будущее нужно создавать, устраивать, работать, биться за него! А там?! Там вот оно, уже построено! Вокруг! Большое! Счастливое! Светлое! Будущее само собой создалось. Его не пришлось строить всю жизнь, потеть. Оно само нарисовалось вокруг, им теперь можно пользоваться: примерять, надевать, надкусывать, нюхать, носить его, играть в него, кататься на нем: хотите верхом, не хотите, — в колясочке… Только дурак не поймет! Будущее, — вы же знаете, что это такое? Это когда настоящее — унылое, скучное, день за днем нескончаемое — в прошлом! Тут сколько ни живи, ни бейся — будешь в настоящем, всегда в настоящем, — никогда не выскочишь! Сегодня в настоящем, завтра — в настоящем, — всегда! И каждый день посуду мыть! За хлебом! Причешись! Кормила кошку? Покорми! А куры что голодные? Вот это — настоящее! Затяжки на колготках настоящие! А тут вдруг — раз! — и сразу будущее! Конечно, будущее… Совсем не настоящее! Здесь только виден свет в конце туннеля, и то не всегда и не всем, а там — Свет, полный Свет! И черный глаз туннеля за спиною, — далеко, — можешь не оглядываться!»
Внезапно, неожиданно для нее самой, Катины ноги подломились, и она рухнула в траву лицом вниз, сотрясаемая невесть откуда навалившимися рыданиями.
Погиб?!
Нет, еще хуже, — бросил всех. Бросил, бросил! …Предал!!!
Стараясь сдержаться, прекратить истерику, взять себя в руки, она вцепилась обеими руками в траву, но молодая майская трава была явно пока непригодна для столь глубокого горя.
— Косметичку, что ль, потеряла? — спросил Аверьянов-младший, садясь невдалеке. — Или «Сникерс» развернутый в грязь уронила?
— Не смотри на меня!!! Не смотри!
— Хорошо, — Алексей деликатно отвернулся в сторону.
— Как ты сюда попал, отвечай!
— По объявлению в газете…
— Какому объявлению?!
— «Пропала плаксивая мартышка. Нашедшему — вознаграждение».
— Покажи!
— Мартышку? Зеркало возьми и посмотри.
— Чего, действительно, я ужасно выгляжу? — Покружив слегка на четвереньках, Катя нащупала на земле свою сумочку, села, открыла. — А где зеркало-то у меня? Действительно потеряла…
— Да вот оно!
— Дай! …То есть спасибо.
— На. Слушай, позвони отцу, пожалуйста, попроси, чтобы приехал за нами. Сил нет пешком тащиться. Я ведь там десять недель провел, — по пять часов, урывками спал… В этом будущем, охо-хо-хо…
— А с твоим-то отцом что? — спросила Катя, берясь за мобильник.
— С ним все в порядке. Потом расскажу.
В отсеке группы нуль-навигации царило предпраздничное возбуждение.
— Да, вот это семиклассник! Это надо ж такое было организовать — чтобы далекие потомки взялись нашего современника вытянуть от дремучих предков?!
— Это ж надо же — суметь заставить потомков работать! — хохотнул кто-то. — Фантастика!
— Еще сложнее, чем предков заставить тебя уважать, признать, оценить! Попробовал бы кто Гоголя заставить признать Зощенко!
— А также Булгакова, Чехова…
— Организаторские способности! Видно за версту: сначала нас скрутил, а потом и их.
— Я, честно говоря, после сорока лет стал молодежь, особенно очень юную, побаиваться. Мне иногда кажется, что они, некоторые из них, мысли у окружающих читать могут.
— Ну как же, как же! Помнишь, у Губермана Игоря:
— Это тоже есть, это про старшего моего, — двадцать лет уже, так лопух лопухом, — один маркетинг с промоушеном в голове. А младшая — одиннадцать лет. Не девка, а Софья Ковалевская. Такое скажет иногда, — кровь в жилах стынет в ноль секунд.
— Мутация, наверно, какая-то. Слава богу, что мы не школьные учителя…
— О, это точно! Хуже человека не накажешь. За это как раз первую и выпьем!
— Во, натаскал-то!
Очищенный от вспомогательных приборов и инструментов лабораторный стол ломился от яств: ярких коробок, банок, тюбиков, контейнеров различных расцветок и форм, бутылок, флаконов, фляжек и странного вида емкостей, — вот именно емкостей, точней и не скажешь.
Несмотря на то что ничего еще не открывалось и не откупоривалось, какой-то непонятный торжественно-радостный запах витал над натюрмортом — настолько богатым и протяженным, что казался вполне достойным быть изображенным в качестве круговой натюрморт-панорамы.
— С чего начнем?
— Не знаю. Вот, например, «Ализанский забон по-севажски», перед употреблением слегка транспонировать, а?
— А «Кинолака под урезом»?
— Давай вот это попробуем? Красивое лаконичное название— «Заныка»?
— «Гном в маринаде»?!
— А Сусанина по-польски там нет?
— Бланшированного на кусочки? Не кощунствуй!
— «Каротажный будок в гюрзанном соусе»…
— Глокая куздра сплошная…
— Выпить надо сначала!
— Вот, Здравком рекомендует: «Сок березовый с мякотью»!..
— Сок желудочный с мякотью, еще скажи…
— Вот, наконец! Наше название: «Озверин крепкий», не рекомендуется детям до сорока лет, беременным женщинам, водителям подручных и арбитражных средств, а также лицам с нарушенной символикой…
— Я тоже что-то крепкое нашел: «Дракула»…
— Сколько градусов?
— Нет никаких градусов. Отмечено «без последующего бальзамирования»… Это бальзам, наверно… Нет, написано… вот, мелко… горькая…
