'ОН НЭ ХОДЫ, ГРЫЦЮ, ТАЙ НА ВЕЧОРНЫЦИ...'
По совету подруги Федорка весь тыждэнь <неделя> упорно молчала на все попреки и уговоры матери, зато и косы ее были целы, а к концу недели мать и вовсе подобрела и в субботу, обряжая дочку к приему жениха, ласково сказала:
- Вот так-то лучше, доню... Будешь сама себе хозяйка, над всем добром господыня. А что старой да рябой, так с лица воды не пить...
Федорка послушно дала вплести в косы новые ленты, надела веночек... Но когда мать, гремя подойником, ушла доить панских коров, Федорка в отчаянии заломила руки.
'Где ж Динка? Динка! Что ж ты не идешь, подруга моя... Ведь последние часы наступают, последние часы девичьей свободы, вот-вот затарахтит коло хаты телега жениха и возверяется маты. Не зря, ой, не зря своими руками обрядила она дочку... А Динки нет как нет, уж давно перевалило за полдень солнце...'
Побежала б Федорка сама за Динкой, да не смеет отлучиться из избы. Не знает и Дмитро, что творится с его дивчиной.
'Ой, не знае, не чуе Дмитро, что жизня моя решается... Не идет, забула за свою подругу Динка...'
Плачет, припадает к оконцу Федорка. Но и Динка летит как встрепанная птица. Вот уже на крыльце метнулась куча цветного тряпья.
- Федорка!..
- Ой, боже мий! Де ж ты была до сих пор? Он же зараз подъедет!
Брошены на пол герсет и вышитая рубашка, Динка молча сдирает с себя платье и бросает его на печку.
- Где матка? - спрашивает она, не отвечая на упреки подруги.
- У коровник пишлы... - всхлипывает Федорка, глядя широко раскрытыми глазами на сброшенные сандалии и свесившееся с печки Динкино платье. - Ой, божечка! Та чого ж ты раздягаешься? - с ужасом спрашивает она.
Но Динка только сопит, застегивая наспех сборчатую юбку и засовывая под нее вышитую рубашку.
- Подай платок... Хустку подай, темную, маткину, - командует Динка и, не дождавшись, сама хватает с гвоздя старый Татьянин платок, туго повязывает им голову, прячет под него косы и, стянув концы, завязывает их узлом на затылке.
- Та на що ж такэ страхолюдство? Повязалась, як стара баба, - разводя руками, всхлипывает Федорка.
Но Динка уже деловито оглядывает себя в огрызок зеркала и, удовлетворившись беглым осмотром, поднимает с пола кривой дручок, захваченный на хуторе.
- Вот, - быстро говорит она, - будешь махать этим дручком. Поняла? Как я на крыльцо, так и ты за мной! И ничего не делай, только маши дручком. Поняла?
- Эге... А як то махать? - испуганно спрашивает Федорка.
- Ну, як собаку отгоняешь! Маши и маши посильнее! - не надеясь на нее, морщится Динка.
Федорка неуверенно берет в руки дручок, а подруга уже гремит за печкой ухватом и, выбрав половчее кочергу, ставит ее около двери.
- Та что ж это будэ? - окончательно робеет Федорка и, вдруг охнув, бросается к окну. - Едет... Спаси меня, матерь божья, едет... - побледнев, оборачивается она к Динке.
- Тпру-у! Стой, тп-ру... - доносится со двора.
Подруги припадают к окну. Около тына останавливается телега. Щуплый мужичонка не торопясь слезает с телеги и, закрутив на колышке вожжи, обтирает пучком травы новые сапоги, отряхивает от пыли шапку, приглаживает редкие, прилипшие к темени седые волосы; теперь уже ясно видно его рябое, словно затолченное пшеном лицо, маленькие мышиные глазки и пучок серой бородки... Осторожно, словно на цыпочках, он снимает с задка телеги увесистый мешок и, крякнув, идет с ним к крыльцу.
- Билой муки привез... - шепчет словно про себя Федорка.
Но Динка внимательно вглядывается в жалкую фигуру согнувшегося под мешком мужичонка. Что-то горькое, вдовье чудится ей вдруг в этом рябом лице, испещренном глубокими морщинами, в крупных каплях пота на лбу, в остром кадыке на худой, жилистой шее.
'Жена у него умерла. Трое деток осталось. Может, за доброту Федорку берет... ради детей... Узнать надо'.
Динка поспешно ставит за дверь кочергу и, бросив Федорке: 'Выйдешь, когда позову...' - торопится на крыльцо.
- Здоровеньки булы, диду! - вежливо здоровается она, поправляя сползающий на лоб очипок.
- Здоровеньки булы! Здоровеньки булы! - кланяется мужичонка, стаскивая на ступеньку свой мешок и разглядывая Динку прищуренными от солнца, подслеповатыми глазами.
- А куда же это вы, диду, такий мешок приволокли? - с грустью и укором спрашивает Динка.
- Ну, а як же? Так полагается... Что обещал, то исполнил! - с гордостью отвечает мужичонка. - Билой муки невесте в подарунок привез! А матка где? интересуется он, отряхая с картуза мучную пыль.
- Нема матки, я за нее... - уже строже говорит Динка. - И невесты нема у вас тут, диду...
- Як то нема? - склонив набок голову с выжженными солнцем белесыми волосами, улыбается старик.
- А вот послухайте меня, диду... Знаю я ваше горе, знаю, что жинка у вас померла и трое деточек осталось, - проникновенно говорит Динка. - Только не в той хате ищете вы невесту. Вы старый человек, диду. Мало ли на селе одиноких старух, каждая с радостью пойдет, она и деток ваших воспитает...
- Цоб! Цоб! - подбоченивается вдруг мужичонка, дергая свою бородку. - А то для чего такой разговор? Мое дело уже договорено, и кончено! С батькой та с маткой договорено! А ты кто такая есть, чтоб мени указывать, га?
- А я человек, и ты человек! Совесть надо иметь, диду! Федорка - молода дивчинка, она тебе во внучки годится! И замуж пойдет по любви, за молодого хлопца! И вот тебе весь мои сказ! - решительно наступает Динка, чувствуя закипающую ярость. - Забирай свою муку и забудь дорогу в эту хату!
- Да ты кто такая есть? Я тебя первый раз бачу! Лаяла псина коло чужого тына! И Хведорка твоя гола и боса, хай скажет спасибо, что я ее беру! визгливо кричит мужичонка, наступая на Динку.
- Ах ты ж гадина! Я с тобой, как с человеком... А ты вот как! раздражается вдруг Динка. - Гей, Федорка! Живо! Бери дручка! - подбоченившись и яростно наступая на ошалевшего от неожиданности мужичонку, кричит Динка. - А ну, забирай свою муку и геть отсюда! Да чтоб ноги твоей поганой коло этой хаты не было!
- Да ты что, ты что, скаженна дивка! Я ж с маткой договаривался...
- Я тоби покажу - договаривался! Старый ты дурень, трухлява колода! Забирай, кажу, свой подарунок и тикай от хаты, бо я с тобой инше поступлю! пиная ногами мешок, неистово орет Динка. - Дывысь, який женишок объявился! Ах ты ж дурень, дурень! - подбоченясь, издевается Динка; концы платка угрожающе качаются над ее головой.
Перепуганная насмерть Федорка с застывшим на лице выражением удивления и ужаса машинально машет вверх и вниз кривым дручком.
- А ты кто така есть, га? Яке твое полное право тут распоряжаться, га? Ах ты языката зараза! - придя в себя, вдруг обрушивается на Динку мужичонка и, прикрыв рукавом лицо, боком подскакивает к крыльцу.
Динка ищет глазами кочергу, но кочерга осталась за дверью. Но Динка не теряется. Ухватив с перил глиняный кувшин с квашеным молоком и яростно размахивая им, она бесстрашно наступает на жениха. Тугое квашеное молоко крупными снежками шлепается на белесую голову, на крыльцо, на ступеньки, на траву, и мужичонка не выдерживает. Подхватив на плечи свой мешок и осыпая Динку отборной руганью, он бежит к перелазу.
- Чтоб я тебя больше не бачила коло этой хаты! - орет Динка.
Мужичонка, пригнувшись, сбрасывает в телегу мешок и, нахлестывая лошадь, издали грозит кнутом.
- Передай, Федорка, своему батько: пусть только сунется теперь на мою мельницу, я вам покажу, голоштанна команда... Зараза проклятая!
- Жених! Жених! Дывитесь на его, люды добрые! Ах ты свинячий дух! - не унимается Динка.
