и пары пирожных?.. Ах да, еще яблоко!
— Как там: «и швец, и жнец, и в дуду игрец»? — ядовито спросил Марк. — Ненавижу, когда люди разбрасываются! Чего бы тебе не заняться одним?
— Только не надо записывать меня в неумехи: если я «берусь за гуж», то выполняю лучше многих, — сказал Вадим. — Но что занятно: таких вот, «разбрасывающихся», чиновничья братия на дух не переносит — и это уже возводится в ранг Крепостной политики. К чему бы, а? Может, для благоденствия пирамид больше годятся подданные с маниакальным уклоном и потому их лелеют столь трепетно? То-то по ночам расшалились садисты! Издержки, надо думать, отходы производства.
— Бред! — возмутился Марк. — Что ты несешь, подумай? Это же полная ересь!
— Насчет ереси — не возражаю, — сказал Вадим. — Остальное не убеждает.
— Тут и говорить не о чем!
— Тоже не довод. Что стало с тобой, Марчик? Раньше ты был убедительней. И тебя разъедает ржа догматизма?
— Просто научился отделять зерна от плевел.
— Это тебя Крепость научила, да? — грустно спросил Вадим. — Бедняга!
— Черт возьми, Вадим, тебе не надоела собственная блажь? Когда ты наконец научишься жить!
— И вовсе это не жизнь — выживание, — возразил он. — Тебя не тянет ночами на улицу?
— Зачем еще?
— Ну, на луну там повыть, за прохожими погоняться, кровицы испить…
— Идиот!
— Скорее маньяк, — поправил Вадим, — как следующая фаза догматика. И что станет конечным продуктом — нежить?
— С меня хватит! — решительно произнес Марк. — Знаешь, дружок, тебе ведь лечиться пора разве нормальному такое придет в голову?
— Может, и врача порекомендуешь?
Некоторое время хозяин разглядывал его, будто в прицел, затем молча поднялся и удалился в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь.
— И кто тебя за язык тянул? — поинтересовалась Алиса. — Чем покушаться на святыни, лучше бы меня поимел — такое он еще стерпит.
— И тебе хорошо, верно?
— A тебе разве нет? — оскорбилась женщина. — Да ты и вправду блаженный! Хотя бы в этом Максик прав.
— Все забываю спросить: почему «Максик»? — поинтересовался Вадим. — Раньше ты так его не обзывала. Подразумевается старина Карл?
— Ну да: Марк — Маркс — Макс. Последнее время он стал таким идейным!
— И я о том же, — кивнул Вадим. — Должность обязывает, что ли?
— А может, он проникся? — возразила Алиса. — Ну, знаешь: общенародное благо, всегубернская семья, бескорыстная любовь к ближнему…
— Вот-вот, чтобы самому этой любовью и попользоваться, — подхватил он, — на халявку-то! Уж не об этих ли высоких идеалах ты вещаешь с экранов?
— Ты что, даже Вестей не смотришь? — удивилась дикторша. — Совсем-совсем?
— Господи, на кой мне эта деза! А тебя мне приятней лицезреть в натуре: я же не Марк — умею ценить красоту.
— Ах, Вадичек, а как он за мной ухаживал! — Женщина мечтательно зажмурилась. — Это же песня! Хвостиком увивался, под ноги стлался, ручки на себя грозился наложить. Вот ты бы так смог?
— Грозить? — уточнил Вадим. — Наверняка — нет.
— А повеситься?
— Вряд ли. Жизнь не исчерпывается любовью, даже большой. Впрочем, Марк никогда не любил «разбрасываться» и добивал цели последовательно, одну за другой. Сейчас он так же самозабвенно увлечен карьерой.
— Точно, — вздохнула Алиса. — И на меня ему плевать. Может, это к лучшему? По крайней мере, не мешает мне жить.
— Что ему теперь до тебя? Пройденный этап.
— Ну уж!..
— С карьерой это же ты ему поспособствовала, разве нет? Вряд ли Марк так быстро встал бы на ноги, да еще после прошлых заблуждений.
— Ну подсуетилась, да, — нехотя признала женщина. — Пришлось кое с кем сойтись ближе из вершителей губернских судеб. Не чужой ведь.
— «Как не порадеть родному человечку?» — хмыкнул Вадим. Тем более, и самой перепадает немало.
— С чего ты сегодня такой сердитый а, honey? — укорила Алиса. — На всех кидаешься, аки голодный wolf.
— Одиночества хочу, — вздохнул Вадим. — Достали меня сегодня!
— Вот переселят в общинный дом, по дюжине братиков в комнату, чего станешь делать?
Да по двое на койку, добавил он мысленно. Да в два яруса. И с общим тивишником, наглухо подключенным к однопрограммному кабелю, словно иосифские матюгальники. И с расписанным поминутно режимом, нарушения которого приравниваются к святотатству — при общем одобрении, как всегда. Не-ет, это будет последней каплей!
— Ну, так чего?
— В общине-то? — Вадим засмеялся. — Перекусаю всех от братиков до отцов. Думаешь, теснота сближает людей?
— Разве нет?
— Людей сплачивает отстраненность. Это скотина сбивается в стадо: чем плотней, тем комфортней, — а нам требуется дистанция. Помнишь байку про влюбленных, привязанных лицом к лицу? — Вадим покачал головой: — Может, наши Управители не так и глупы? Лучший способ разделить людей, чтобы спокойно властвовать, — расселить их по коммуналкам.
— По общинам, — поправила Алиса.
— Того пуще! Лично для меня это станет последним днем в Крепости.
— И куда ж ты денешься?
— Не пропаду, — заверил он. — «В жизни всегда есть место», и я эти места знаю. На свое счастье, люблю «разбрасываться» — в отличие от Марка. Потому, видно, его и раздражают такие как мы, что нас непросто загнать в угол: всегда отыщется запасная норка!..
— Попробуй только от меня сбежать! — пригрозила женщина. — Из-под земли достану!
— Ты же первая от меня отречешься «прежде нежели трижды пропоет петух»… Засим бросаю вас, — добавил Вадим, поднимаясь. — Чао, Алисочка!
До чего ж удивительны взращенные социализмом люди! — размышлял он, спускаясь по лестнице. Ладно бы в прежние времена, когда ревнивый режим всеми силами сохранял у поднадзорных невинность, — но теперь, после распахнутых шлюзов, из которых на головы низвергнулось столько!.. Неужто в политике потеря невинности обратима? Конечно, Главы очень удачно вернули подданных к однопрограммности, оградив от внешних искусов, — но ведь те особенно не возбухали! Так, поворчали по кухням и опять дружно пораззявили рты: нате, кормите нас с ложечки, как раньше. Затем покусились на дорогое, принявшись урезать пайки, и вот тут конструкция закачалась. Но правители ловко вывернулись из-под удара, поделив подданных на горожан и селян, старожилов и новоселов, спецов и трудяг, — и снова народ показал себя стадом. Вот где пошли разборки, кому и сколько положено крошек с барского стола! А когда, чуть позже, из всех выделили «золотую тысячу», разве хоть кто-нибудь возмутился? Уже поговаривают о введении титулования, от «благородия» до «сиятельства» и «светлости» включительно, — а чего, разве это намного смешней, чем обзывать всех «товарищами» или, как сейчас, «братьями» да «отцами»? Наши всеядные проглотят и такое, не поперхнутся. Непонятно только, для кого приберегаются
