— Надеюсь, вариант: «Ударная дружина имени графа Борислава Костолевского» — не возникал?
— Даже в голову не приходил, — со смешком ответил Брон.
— Слава богам! — Вадим пораскинул мозгами. — А почему вам не назваться простенько и со вкусом: «Росичи»? Или короче: «Рось» — в пику Орде. Так сказать, еще одна попытка противостояния на новом витке… Хотя, конечно, лучше бы с ними поладить. К тому же «Рось» перекликается с «рысью», так что и мода на зоологию будет в какой-то мере соблюдена.
— И с кличем «Рось!» бросаться в бой. — Брон усмехнулся. — Красиво — прямо как в кино. Но многие на это купятся — я в том числе… А почему ты считаешь, что с ордынцами лучше поладить?
— Потому что виток новый. Как бы ни хотелось некоторым дважды войти в реку, слишком мы пропитались друг другом за эти века. При желании, конечно, можно провести разграничительную линию — по языку, по религии, по разрезу глаз… И все равно это будет условностью, вроде повязки на рукаве, — лишь бы не перепутать свою стаю с чужой. Но ведь повязки можно и заменить?
— Ты так в этом уверен? — вкрадчиво спросил Брон.
— Ну вот возьмем, к примеру, тебя. — Главарь весело вскинул брови. — Конечно, мужчина ты видный и вполне можешь служить образцом человечьей породы. Однако слишком темноволос для чистокровного славянина, тем более — для росича.
— Так ведь и ты тоже?
— Кто бы спорил! Правда, своей смуглостью я обязан то ли хохлам, коим больше других досталось от татар, не считая прочих, то ли румынам, произошедшим, кажется, из даков и римлян — а может, еще из турок или арабов, кто поручится? От прежних племен и наций ныне мало что уцелело, а уж Россия всегда была таким котлом!
— Короче, предлагаешь договориться с узкоглазыми?
— Скажи еще: «луноликими», — предложил Вадим. — Интересно, они-то как нас обзывают — носачами, что ли?
— Иудеи-то поносатее будут! — со смешком заметил Валет.
— А видел ты, как ордынцы ломают хребты непокорным? — спросил Брон. — Или вырезают конкурентов целыми семьями, чтобы не оставлять мстителей?
— Ну, у твоих-то горилл даже руку сломать трудно, — проворчал Вадим, все-таки содрогнувшись. — Если не путаю, ордынцы живут по законам ясы, завещанной Чингисханом? Значит, тоже имеют понятие о чести — пусть и отличное от вашего.
— Не тебе объяснять, что их законы не распространяются на нас — как и их честь. И кто возьмется им доказать, что между нами больше сходства, чем различий? Может, ты? Не говоря о прочем, мне было бы жаль потерять хорошего водилу. — Брон с сомнением покачал головой. — Очень не просто, друже Вадим, стать своим для всех — от творцов до крутарей. Простые натуры больше пугает непохожесть, чем привлекает подобие, — особенно, когда непохожести больше.
— Разве обязательно ее демонстрировать?
— Предлагаешь притворяться?
— Зачем? Сам же говорил: принцип драконов — обманывать правдой. Я обязуюсь говорить только правду, но отнюдь не всю. Может, гипотетической татарской капли в моей крови вполне хватит, чтобы договориться с ордынцами?
— А твое «отнюдь» откуда? — с усмешкой поинтересовался Брон. — От твоих крестьянских предков? Или кто-то из тогдашних помещиков слишком увлекался правом первой ночи, исполняя роль местного племенного бычка? Во всяком случае, пропорции у тебя не крестьянские. Как и мозги.
— На пересечении пород часто возникают незаурядные экземпляры, — согласился Вадим. — И чем больше разброс, тем занятней результаты.
— Старички, не обижайтесь, но мне пора сваливать, — объявил Валет, неловко ерзая. — Дела, знаете, а перенести — ну никак! Конечно, я бы с удовольствием еще поточил лясы…
— Дело есть дело, — не стал неволить Брон. — Не все встречи можно отложить — тут ты прав.
Произнес он это вполне сердечно, но в последнюю фразу словно бы вложил двойной смысл — а может, просто добавлял значительности речам. Впрочем, простодушный Валет ничего не заметил и скоро отбыл, прихватив на дорожку гроздь винограда.
— Конечно, Валек — парниша крепкий, — заметил Брон, созерцая закрывшуюся дверь. — Однако не дракон, отнюдь, — даже не богатырь. И лучше бы не пробовал прыгнуть выше головы.
— Мне показалось или в самом деле у вас чем выше ранг, тем короче имя? — спросил Вадим.
— Так и есть.
— Значит, мне еще повезло. Был бы я, скажем, Иннокентием или Максимилианом… Странная тенденция для славян, не находишь? Кстати, в твоем прежнем имени смысла было побольше, чем в нынешнем.
— Сам же сказал: «новый виток».
— Разве я против новизны? Лишь бы ее не навязывали извне.
— Есть и такое мнение?
— Да просто странно, когда в самых разных структурах, включая ненавистную вам Крепость, вдруг обнаруживаются общие черты, прежде не свойственные ни одной. Ну да, я помню о «бритве Оккама», однако простых объяснений в голову не приходит. Извини: мерещится заговор.
— Модная нынче тема, — заметил Брон.
— Потому извиняюсь.
— Между прочим, он и мне мерещится.
— Ну, тебе по чину положено. А мне за какое место трястись?
— За мягкое, — хмыкнул крутарь. — Видишь многое, а при себе не держишь: совесть, что ли, не позволяет? Знаешь ведь обычную судьбу ясновидцев и прорицателей?
— У них не может быть обычной судьбы, — возразил Вадим. — Слишком необычны они сами… Думаешь, я со всеми так откровенен? Просто последнее время почти не встречал людей, которые сразу были бы и умны, и без комплексов, — вот и расслабился, перестал себя держать.
— Я так и понял, что ты проверял меня на прочность, — кивнул Брон. — Но лучше этого не делать при подчиненных.
— Даже при Вальке?
— Даже. У нашего приятеля вполне кондовый склад ума — лишней вольницы он просто не поймет.
— Тогда и вправду произведи меня в шуты, — предложил Вадим. — Помнишь Шико в «Графине де Монсоро»?
— Я предпочел бы заиметь тебя в роли советника.
— Что, так сразу?
— Понимаешь, Вадик, у меня ведь тоже талант: я знаю цену людям, причем умею определять с первой встречи. Может, на этом и выбился в главари. Но я вижу, что тебе, в общем, плевать на благополучие нашей… банды, пока оно не сообразуется с общечеловеческим благом. Посему даю время присмотреться к нам, даже рискуя потерять тебя в этой ходке.
— Надеешься, я проникнусь вашими интересами? — осведомился Вадим. — Как тот актеришка в «Мертвом сезоне». Или почувствую вкус к карьере?
— Говорю же: я понимаю людей. Можно сказать, насквозь вижу — особенно таких прозрачных. А потому знаю, чем тебя можно купить.
— И чем же?
— Ну, что мы имеем в нашей благословенной губернии? Про прелести официоза, ныне именуемого Крепостью, ты знаешь лучше меня, а кроме Крепости тут есть лишь четыре… пожалуй, уже пять достаточно влиятельных группировок.
— И чем ты лучше других?
— Тем, что умней.
— Вот это — вопрос формулировки.
