вздрагивающего пупка усадил бесстрашного мыша, для начала тут же принявшегося умываться. Приподняв лицо, девочка уставилась на кухонного зверя, задеревенев всем распятым телом, и в ее взгляде читалось что угодно, кроме понимания и любви.
— Расслабься, — тихонько посоветовал Вадим, в два приема сбрасывая с себя одежду. — Что тебе еще остается?
Присев позади Юли, он взял ее небольшую голову, мягким нажимом уложил обратно и склонился над ней — глаза в глаза. Затем сдвинул руки вперед, локтями подперев Юлин затылок, а ладони осторожно разместил на нежных грудках — просто для лучшего контакта.
— Слушай меня, девонька, — зашептал монотонно, не разрывая взглядов. — Мне не нужны ни твое подчинение, ни твое поклонение, ни твой страх, ни твоя любовь — только доверие, ничего больше. Я не господин тебе и не раб, я частица твоя, как и ты — моя. Проникнись этим и откройся. Все мы зависим друг от друга и все — разные…
Слова этого импровизированного заклинания мало что значили, важно было только настроить сознание Юли надлежащим образом, а «колдовать» она будет уже сама. Малышка и ждала от Вадима чего- то подобного, какой-нибудь складной красивой сказочки, он почти читал этот текст в ее глазах, словно на суфлерном экране, но девочка-то принимала его бормотание за истинное колдовство!
Вадим и сам не заметил, как его шепот, постепенно набирая силу и выразительность, превратился в негромкий, сдержанный, мелодичный плач, странный гибрид мужских рыданий с песней, не свойственный ему ни по стилю, ни по характеру, но тем сильнее впечатливший единственную слушательницу. Слов в этом сонге-плаче («этот стон у нас песней зовется») уже не осталось — только энергетика чистых эмоций. Как видно, сегодняшние гонки, вкупе с привычным уже дневным приемом сотрудников, изрядно потрепали злосчастное мысле-облако, сколько Вадим ни отстранялся, — а может, именно поэтому. Однако его хватило, чтобы протянуться к Юле и обволочь ее сознание словно бы туманом. Она действительно открылась Вадиму, однако глубоко проникать он не стал: во-первых, его туда не звали; во-вторых, это и не требовалось. Всеми доступными средствами Вадим выстраивал в чужом сознании некое подобие собственного, отпечаток или матрицу, чтобы укорениться там накрепко и уже по этому мостику, протянувшемуся между двумя подобиями, устремить жизне-силу, будто плазму по ионизированному каналу.
Запрокинув голову, девочка заворожено смотрела на Вадима, и сам он будто впадал в транс. Изнутри на него наползала тьма, и, повинуясь ей, Вадим начал медленный танец, двигаясь в такт собственной песни. Теперь это и вправду смахивало на камланье, только вместо обычных шаманских выкрутас Вадим разворачивал длиннейшую цепь бойцовских приемов, постепенно их усложняя. Он знал, что каждый его жест, каждый взмах впечатывается во взбудораженное сознание Юли, будто прочнейшее из заклятий, и что наброшенная на девушку колдовская матрица-сеть, собственное его отражение, подпитываясь его же жизне-силой, быстро проникает в глубину ее персонального Порядка, формируя новые рефлексы. Похожим образом, наверно, поступали с жертвами садисты, только там энергия двигалась в обратную сторону, обессиливая несчастных. Зато как кейфовали убийцы!..
Отмеренными порциями тьма пересылалась Юле по хрупкому мостку, усваиваясь в ее сознании, насыщая ячейки глубинной памяти, о которой не все и знают; формируя новые и прочные сцепки нейронов, будто сигналы прогонялись по ним годами; пропитывая все клетки, словно пресловутая «мертвая вода». И Вадиму виделось, как под хрупкой плотью девочки будто проступает стальной каркас, когда в послушном и взрывчатом теле оружием становятся любые твердые части: колени, локти, затылок, не говоря о кулаках и пятках. Некогда и Вадима вот так же зарядили многими программами, от сенсорных до боевых, — впрочем, в тот раз обошлись без демонстраций: просто накачали по самые ноздри, а переваривать предоставили самому. Кажется, он занимается этим поныне.
Наконец странный его танец подошел к завершению. Не то чтобы Вадим перебрал все знакомые приемы, но для большинства ситуаций достаточно и такого, а лучшее, как известно, — враг хорошего. Надежней обходиться минимумом — во всяком случае, пока не влезаешь в это дело с головой, как это приходится делать профи.
Слегка запыхавшись, Вадим снова опустился на колени возле Юлиного изголовья, высвободил ее руки. Сейчас же девочка ухватила его за уши, притянула голову к своему лицу, хотя за все время они и так не расцепили взглядов.
— Ну ты дал! — сказала тихо.
— Ну ты взяла! — откликнулся Вадим в тон, словно отозвался на пароль.
Странно, но ее тело тоже отблескивало в неровном сиянии свечей, словно полированное, — а на ней-то с чего было проступать поту, если с начала сеанса Юлька не шелохнулась?
— Проверять не буду, — добавила она. — Верю на слово. К тому ж умоталась, как… Ничто не дается даром, верно? Я будто постарела на эти годы, которые мы сейчас перескочили, — судьбу не обманешь, нет…
Закинув тонкие руки, девочка вдруг притиснула его лицо к своей взмокшей груди, будто захотела все-таки «смешать пот». Не удержавшись, он слизнул пару капелек в уютной ложбинке и вздохнул с сожалением: большего нам не дано, увы. Разные категории.
— Пойдем-ка тебя ополосну, — сказал Вадим ворчливо. — Пока не начала разлагаться. «Живого мыла», правда, не обещаю — как и безразмерного корыта.
— А где зверюга? — вдруг вспомнила девочка. — Никуда не забрался?
— Сбежал давно! — засмеялся Вадим. — Ты по размеру ему не подходишь. — И повторил вслух: — Разные категории.
На удивление тихая, беспрекословно подчиняясь его рукам, Юля позволила себя отмочалить в простом тазу, затем и одеть — словно малявка-дошкольница, опекаемая заботливым папашей. И так же послушно отправилась домой, не требуя новых развлечений.
Проводив ее до самого «бегунка» («подмазанная» норушка-вахтерша очень натурально изобразила спящую), Вадим уже собрался залечь, когда в дверь неожиданно поскреблись. И кто это, интересно? На облаву домовичков походило мало, к тому же те обычно являлись с собственными ключами; а гостей посимпатичней он спровадил. Недоуменно хмурясь, Вадим пошел открывать.
В темном проеме стояла Алиса, завернувшись в просторный шелковый халат с капюшоном, предусмотрительно надвинутым на самые глаза.
— Решил сачкануть напоследок? — осведомилась она. — Ну-ка пропусти!
Без церемоний женщина скользнула мимо Вадима в комнату, и тому осталось только запереть дверь и последовать за ней. Алиса уже уютно расположилась в его потертом единственном кресле, поджав голые ноги и сбросив капюшон с пушистой головы.
— Забыла халат раздвинуть, — ворчливо заметил Вадим. — Квалификацию теряешь.
— Вот так? — коротким рывком она обнажила грудь до сосков. — Могу и вовсе снять, мне не трудно.
— А то не знаю. Так чем обязан?
— Ответный визит, — ответила Алиса, дежурно улыбаясь. — Не все же тебе нас объедать?
Вадим пожал плечами:
— Могу предложить чаю с черными сухарями. Устроит такая экзотика?
— Почему нет? С детства обожаю сухари.
— Тоже мне — Шувалова! Откуда такие плебейские замашки?
— Так экзотика же! В наши распределители сухарей не поставляют.
— Будь я завистлив, сказал бы: зажрались. Впрочем, рад угодить. Будут еще пожелания?
— По-твоему, зачем я пришла? Ты же из меня наркоманку сделал! Иногда даже думаю…
— Что?
— Так, ничего.
— Ты мне льстишь. — Вадим недоверчиво усмехнулся. — Неужто какой-то массаж, к тому же исполненный дилетантом, может сравниться с почетом и благополучием лучших наших братьев, членов «золотой тысячи»?
Фраза вышла двусмысленной — а впрочем, он этого и хотел.
— Разумеется, нет! — со внезапной злостью откликнулась Алиса. — Это ты себе льстишь!
