— Что ты со мной делаешь, а? — простонала женщина, задыхаясь.
— Я? — откликнулся Вадим. — Ничего. И вообще, это не я.
Глава 5
ПУТЬ ТУДА…
1. Подзаборная проповедь
Субботний день прокатился как заведенный — по проложенной неведомо кем колее. Вот только Гога заявился к Вадиму раньше обычного, опередив прочих его посетителей.
— Знаешь, друг мой, — произнес крепыш церемонно, — вчерашним вечером я смог наконец обобщить скопившиеся факты и соорудить диаграммки, характеризующие погодные изменения, темпы строительства, а также переустройства соцструктур Крепости. И что забавно: все они, в пределах погрешности, упираются в одно время. А осталось до него всего-то несколько недель.
— И что затем? — спросил Вадим, разглядывая выложенные перед ним картинки. — Не прикидывал?
Гога пожал тяжелыми плечами.
— Видимо, количественные изменения породят новое качество, — сказал он. — Но вот какое?
— А ты не подсчитал, сколько к этому сроку накопится ночных убийств и пропаж?
— Господи, Вадим, откуда у меня такая статистика!
— А что сделается с мозгами тивишных наркоманов, не прикидывал?
— Пытался, конечно, хотя и здесь не густо с данными… Кстати, мой дорогой, имей в виду, что вокруг тебя картинка искажается — и сильно! Твое окружение хоть как-то сопротивляется общей тенденции.
— Что, дела настолько плохи?
— Отвратительны.
— А диаграммку вычертить не пробовал?
— Ну как тут оценишь параметры! Да и в чем считать забалделость?
— В «режах», — предложил Вадим. — Или в «ларах». — Он кивнул на Ларису, оживленно щебечущую в дальнем конце комнаты. — Во всяком случае, — прибавил Вадим, — я рад, что твои построения во многом совпадают с моими ощущениями. Союз интуитивиста и систематика это страшная сила!
— Правда, никто почему-то не боится, — проворчал Гога. — Для большинства куда убедительней наши кулаки. — И со вздохом покосился на собственную кувалду, по самые косточки поросшую черным волосом. — Что делать-то будем, Ваденька? Что мы вообще сможем за этот срок!..
— Лично я намерен смотаться на Бугор, — сообщил Вадим. — «Давно не бывал я в Донбассе». Проведу уик-энд на природе, закачу себе эдакий пикничок. Как на это посмотрят твои системы?
— Мои системы сильно опасаются, что на таком пикнике могут слопать тебя, — серьезно сказал Гога. — Слышал про загородное зверье? У моей супруги дядя — фермер, недавно навещал. Так он нам порассказал!
— По крайней мере, прогулка обещает быть занятной, — беспечно откликнулся Вадим. — К чему пугаться до срока? Будем переживать неприятности по мере поступления.
— Как бы ты сам не «поступил» — к кому-нибудь и желудок, — мрачно предостерег крепыш. — Вадим, я не шучу! Там и вправду опасно.
— Пся крэв, Гога, а где сейчас спокойно? Если уж ко мне на квартиру заглядывали!.. Кстати, поостерегся бы, — сказал Вадим. — Кто знает, «по ком звонит колокол» — не по тебе ли, человече?
— А если и так, куда я денусь — «от жены, от детей»?
— Как бы ты вместе с ними не делся! — безжалостно добавил Вадим. — Сам знаешь, иногда пропадают целые семьи. Серьезно, Гога: прими меры!
— Ответный шар, да? — хмыкнул тот. — Вообще, конечно, не худо бы просчитать и такой вариант.
— Во-во — просчитай. А по возвращению я с тобою свяжусь, обменяемся воскресными впечатлениями.
Отложив картинки, уже прочно запечатлевшиеся в памяти, Вадим снова принялся за пайку, не жалея казенного припоя. Присутствие созерцающего Гоги нисколько не тяготило его — тем более что тот никогда ни о чем не расспрашивал (в отличие, скажем, от Тима).
— Что мне в тебе нравится, так это лень, — с ухмылкой заметил гость. — Сколько за тобой наблюдаю, ни одного лишнего движения — предельная экономия сил!
— Просто я несуетливый, — похвалил себя Вадим. — И расчетливый. Думаешь, вот так же я не считал и деньги — пока они у нас были?
— Что же, Вадичек, удачи! — пожелал русо-кавказец, поднимаясь. — До сих пор тебе на нее везло.
Ему на смену тотчас же заявился Никита, и сегодня он выглядел суровей обычного.
— Знаешь что, Вадим, — сообщил старожил с накопившейся за сутки угрозой, — а ведь я вчера в «ищейки» поступил!..
Со вздохом Вадим развел руки, будто сдаваясь.
— Ну вот он я, — сказал он. — Зачем далеко ходить? Образцовый же вражина: к режиму нелоялен, исторической вины не признаю, за отца и остальных предков отдуваться не желаю, на происхождение и прочие истоки плюю, исконных прав старожилов в упор не замечаю… Ну сдай меня, куда следует! И много тебе за это отвалят?
— Разве в этом дело? — оскорбился Никита. — Дело в принципе, в справедливости!.. В правде! Мне лично не надо ничего, ты же знаешь.
— Ах, Никитушка-Никита, бескорыстный ты наш! Тянешь тебя, тянешь к этой самой правде, а ты словно мячик на резинке. Сколько я на тебя времени потратил и нервов? Говорил же тебе: не смотри тивишник — «козленочком станешь». Вот и допрыгался до «ищеек»… коз-зел!
Последнее слово, впрочем, Вадим произнес мысленно: зачем обижать хорошего, в общем-то, человека? На свою беду, Никита был прост душой настолько, что мог настраивать ее в унисон только с немногими, а прочие выпадали за круг подобия. Действительно, такая «простота» хуже воровства. И разве он не старался поспеть за Вадимом? А тут еще и тивишник, чтоб ему!..
— А почем знать, — угрюмо спросил Никита, — на чьей стороне правда? Может, на нашей? А, брат-товарищ Вадим? Ты что, ее купил — правду-то?
— Милый мой, правда, как и совесть, не может быть на чьей-нибудь стороне — это общее достояние. И только начинается разделение людей на породы — будь уверен, правдой тут не пахнет. А уж справедливость — такое зыбкое понятие!.. Не говоря о принципах. Они-то и вовсе нужны лишь тем, у кого недобор совести. Или, говоря иначе, нет в душе бога.
Тяжко задумавшись, Никита ушел, но Вадим уже не верил, что напряженные раздумья к чему- нибудь старожила приведут — при всей его честности и добродушии. Сколько «братьев» тянут Никиту с другой стороны — против одного-то Вадима! Такие вот бедняги, наверно, и преобладают в осатанелых толпах погромщиков, затаптывающих жертвы в грязь и кровь. Уж очень легко они сплачиваются в стадо, увлекаясь общим Резонансом, и что проку в последующих угрызениях?
Потом пришел Толян, давно поглядывавший в сторону Вадима из своего начальского угла. Привычно расселся на гостевом табурете.
— Знаешь, да? — негромко спросил он. — Оросьев к режимникам перебрался.
