— Может, садануть наудачу из всех стволов? Резко развернуть пулемет по твоей наводке…
— Класс! — воскликнул Вадим.
— Чего?
— Только ты предложил это, как зверь вообще убрался из сектора обстрела. Похоже, он считывает с твоих мозгов, будто с экрана.
— А почему только с моих? — оскорбился Гризли.
— Да потому, старичок, что во мне ему не за что зацепиться: слишком мы разные. В отличие от вас, крутарей, я не даю воли инстинктам, а значит, защищен от его внушений и сенсоров.
— Тоже, умник! — проворчал Гризли. — Тогда давай я нацелю стволы вперед и буду ждать команды, а уж ты догони стервеца на развороте.
— А как же шум? — возразил Вадим. — Мы ведь здесь не для охоты, а сам зверюга пока не слишком нас достает — может, еще отвяжется? Лучше оставим этот вариант про запас.
— Ну, как скажешь, — нехотя уступил напарник. — Твое слово последнее. Только навряд ли он отстанет — не было такого в моей практике.
Мысленно Вадим с ним согласился: уж решимости в звере хоть отбавляй, а упрямство консервированных червячков только распаляло его азарт. И все же стрельбы Вадиму не хотелось патологически, до тошноты. Конечно, это было глупо, даже жестоко — по отношению к тем, до кого хищник сможет добраться потом. «Вор должен сидеть в тюрьме», — всплыла цитата из старого сериала. А людоед?
Вздохнув, Вадим послал застоявшийся бэтрик вперед. Помимо прочего теперь приходилось следить и за белесым пятном, которое преданно следовало за ними то сзади, то сбоку, избегая обгонять, чтобы ненароком не угодить под пулемет. По счастью, дорога оставалась такой же сухой и поваленных деревьев на пути не становилось больше: видимо, для настоящих потех смерчи облюбовали другие места. Между делом Вадим ухитрился сориентировать бортокомп на поиск картинок, схожих с мелькавшим на экране силуэтом, однако полного соответствия не обнаружил (неудивительно — при таком скудном наборе данных). Хотя и то, что подходило ближе, не доставило радости. С такими массивами и при некотором проворство вполне можно свалить бэтрик набок. А затем либо попытаться сорвать крышку люка и запустить в кабину лапу, насадив человечков на чудовищные когти, либо терпеливо дожидаться снаружи, пока те не выберутся сами. И куда денешься? Конечно, можно дотянуть до утра, а там хоть какие-то шансы. Стало быть, время работает не на зверя.
Словно подслушав Вадима, тот легко обогнул вездеход сбоку, вдруг устремился в атаку. По напряженным нервам хлестнуло взметнувшейся яростью ошеломляющей, цепенящей, будто Вадим и вправду переоценил свою защищенность.
— Держись! — успел выкрикнуть он и ударил по тормозам, разворачивая машину навстречу зверю. — Пли!
Пулемет включился мгновенно, словно Гризли уже едва себя сдерживал. И в свете искрящегося потока пуль, словно в прожекторном луче, Вадим наконец увидел хищника, набегающего безмолвно, но так стремительно, что из-под мелькающих лап будто земляной фонтан хлестал, — ужасающая безглавая глыба шипастой брони, по которой долбила пулевая струя, медленно пробиваясь вовнутрь. В последний миг Вадим рванул вездеход вперед, даже выстрелил в зверя лебедочным гарпуном, чтобы погасить инерцию, и все же столкновение вздыбило бэтрик на задние колеса, едва не опрокинув. Сверху не смолкало громовое рычание Гризли, свирепостью не уступавшего хищнику, и трескучий визгливый вой, словно пулемет заклинило на первой же очереди, — а Вадим, ежась под натиском чужой воли, осторожно пятился, съезжая с влетевшей под вездеход туши. Наскоки становились все яростней, все безумней, и вдруг оборвались, словно обрезало, сменившись звенящей тишиной, больше похожей на смерть. И ни страха напоследок, ни сомнений — только вздымавшаяся до последнего мига ярость.
Вадим обмяк, страдальчески морщась: мало радости присутствовать при кончине — даже если гибнет враг. Он сдал машиной еще назад и заглушил моторы.
— Гризли, угомонись! — крикнул наверх. — Все уже, финиш! Побереги патроны, медведище!..
Пулемет наконец умолк, вместе с Гризли. Теперь и снаружи стало тихо, если не считать надсадного дыхания напарника. Чуть погодя тот возбужденно заговорил:
— А если б зазевались? Ну, сволочь: он же норовил нас в овраг сковырнуть — ты понял? Нет, приятель, это ты здорово его подловил! Я-то сдуру не просек, хотел рогом переть. «Акела промахнулся, Акела промахнулся!» — вдруг пропел он густым басом и с облегчением рассмеялся: — Во подвезло, а? Надо с Брона премию стребовать — за трофей. Такого нам еще не попадалось! И пасть у него, ты бы видел, — что твой чемодан, ей-богу! Если б здесь водились медведи или тигры, он передушил бы их, точно кроликов… А хочешь взглянуть ближе?
— Да ну его в болото! — резко отказался Вадим. Он все не мог прийти в себя после убийства, отделаться от ощущения разумности этого свирепого и враждебного, однако великолепного существа. Меньше всего ему хотелось осматривать искореженный труп хищника, заваленного, надо признать, не без его участия. Может быть, позже — когда сумеет отнестись к чужаку именно как к трофею.
— Как бы его наверх взгромоздить? — уже гадал Гризли. — Давай-ка я…
— Погоди, Михей, не мельтеши!
Наскоро проконсультировавшись с бортокомпом, Вадим запустил лебедку, и увязший в бронированной туше гарпун плавно поволок ее по намокшей траве, затем с натугой оторвал от земли и втащил на покатый нос. Передние амортизаторы слегка просели под новой и немалой тяжестью, зато уравновесился груженый кузов, так что устойчивость даже возросла.
— Обзор-то не заслоняет? — Поинтересовался Гризли, вдруг сделавшись очень заботливым. Уж так не хотелось ему выбираться из бэтрика до рассвета! Оно и понятно: имея перед глазами подобное напоминание…
— Нормально, — отозвался Вадим, но тут же поправился: — По крайней мере, сносно. Ради премии можно и потерпеть, верно? К тому же осталось недолго.
Однако затяжной подъем все не кончался, даже прибавляя в крутизне. И усиливался порывистый ветер, раскачивая верхушки деревьев, и плотней наваливалась ночь, принося с собой холод, — пока под колесами не стал потрескивать свежий ледок. А затем повалил густой снег, присыпая ноздреватые сугробы, не успевавшие здесь растаивать за день, как будто с набором высоты они глубже погружались в зиму. Теперь Вадим в полной мере оценил обогреватели вездехода, будто специально приспособленного к такой погоде и такой дороге — точнее, к непогоде и бездорожью.
— Ау, Гризли, — позвал он, — не хочешь в берложку — погреться? Вокруг вроде спокойно.
— Ага, как на кладбище, — проворчал здоровяк. — Чтоб ты знал, здесь на каждую местность свои пакости. Иной раз вздохнуть не успеешь, не то что разглядеть, — как уже навалилось.
— А не закоченеешь?
— Это я-то? — Гризли хмыкнул. — Мне и прежде для согрева хватало собственной шерсти, а уж теперь, в этой кольчужке!..
— Насколько помню, Михей, ты не всегда был таким закаленным.
— А каким я только не был, — спокойно подтвердил тот. — Ни силы, ни выносливости, ни ловкости, ни здоровья — одно упрямство и куча болячек. Но своего шанса я не упустил — использовал на все сто!
— На все ли? — усомнился Вадим. — А сколько других «ни» так и остались при тебе?
— Плевать — зато я достиг, чего хотел. Или скоро достигну.
— Через «химию»?
— А чего «химия» — подумаешь! Ежели с умом…
— Ну конечно, «какой русский не любит быстрой езды»! Лишь бы скорей, да?
— А куда денешься? Это раньше мы были королями — когда качковых залов едва хватало для самых фанатов. А теперь тренажерники расплодились как грибы, и молодняк наступает на пятки — только и. выезжаем что на своей форе. Хоть на шажок, да впереди!
— Топтыжка-торопышка. А что потом?
— Суп с котом.
