одиночкам вроде нас с вами — в первую очередь. И как бы раздача слонов не началась уже завтра. Ведь теперь у Клопа хватит сил, чтобы не обделить никого.
— Потому и схлопочет на орехи, — сказал Род. — Пока можно, незауряды не вмешиваются. Но когда ситуация назревает… Знаете, сколько на Земле незанятых островов? На многих даже крупного зверья нет. Так вот теперь появится. Каждому перепадет по царьку с личной стаей… правда, без подданных. А то всё: Сибирь, Сибирь!..
— По-вашему, незауряды справятся с этим?
— Если решат ударить, мало не покажется. Хотя изменить человечью природу они вряд ли смогут — слишком силен Зверь в каждом из нас.
— Зато такой пример перед глазами нам бы не помешал.
— Чтобы будить зависть и злобу? — хмыкнул Шатун. — Или, думаете, в чистоту их помыслов поверят многие?
— Почему нет? Конечно, не сразу. Иисуса тоже поначалу распяли — при общем одобрении. А как пошел наяривать чудеса, вознесли до небес.
С явным неверием в человечество Род покачал головой. Делами-то он смахивал на рыцаря, а вот воззрениями…
— Кстати, не знаете, куда девался Кедрин? — спросил барон. — С утра пытаюсь с ним связаться.
— Знаю, — кивнул Шатун. — Отправил его в ту же Дверь, следом за Лизаветой. Он же не от мира сего — там ему самое место. Заодно, может, и ума наберется. Или сама Лиза вправит ему мозги. От нее-то Арси все примет.
— Или решит, будто в нее вселился дьявол. Помните рассказ про инквизитора, угодившего в будущее?
— Все же таки Арсений не мракобес. И Дверь впустила его — стало быть, чистота помыслов на высоте. А значит, Зверь в нем крохотный, не то что у меня. Вот с моей совестью лучше туда не соваться.
— Что такое совесть? — спросил Геральд, хмыкая. — Лишь степень отождествления себя с другими. Как раз с этим у меня порядок, за своих я горой!.. Другое дело, что «своих» набралось пока мало — всего несколько сот. Но разве суть в количестве?
— В широте охвата. Когда своим считается каждый, в ком брезжит разум.
— Ведь и у меня так, — рассмеялся барон. — Говорю же: несколько сот!
— Ладно, пора сваливать.
Поднявшись во весь рост, Шатун высмотрел в толпе Настю, дождался, пока она обернется на его взгляд, и вскинул ладонь, прощаясь. А Геральд послал девочке самую шкодную из своих ухмылок. Неумело Настя улыбнулась и тоже помахала рукой. От этой картинки у него вдруг защемило сердце. Уж не проснулся ли отцовский инстинкт?
Следом за Родом он прошел к башне-дому, через узкий проем вступил в срединную колонну, внутри которой, конечно же, помещался лифт, и спустя минуту оказался на поверхности. К подножию горы уводила покатая тропка, и там уже поджидали хозяев обе машины, «болид» с Горбунком, — как и всегда. Шатун позаботился об отходе.
До города-то они доберутся вместе, а дальше пути разойдутся. Интересно знать, надолго ли?
Глава 27. Остров свободы
— Можешь раздеться, — сказала Ника. — Там ни к чему покровы.
— Что, совсем?
— А это как пожелаешь! — засмеялась она. — Вообще тут лишь вопрос вежливости. Ты же снимаешь перчатку, когда протягивают открытую ладонь?
Если бы не был убежден в обратном, подумал бы, что меня испытывают. Уж я не замечен в лишней стеснительности, но рядом с Никой ощущал себя нескладным, неуклюжим. И чтобы эдакий Квазимодо предстал перед богиней во всем безобразии?
— Решай сама, — нашелся я. — Если не боишься ответственности.
Вот уж чего она не боялась.
— Тогда совсем, — решила Ника. — К чему выделяться? В нашем монастыре своя форма.
— Кокетничаешь? Чтобы у вас — и форма!.. А выделяетесь вы в любой компании, даже среди своих.
— Ну, кокетничаю, — легко согласилась она. — Немножко можно, правда?
Девушка уже разделась — если так можно сказать о единственном махе, которым она сбросила с себя платье. Зато мне пришлось потрудиться. Подперев кулачком бедро, Ника с интересом следила за моим разоблачением. Когда процесс наконец завершился, девушка ухватила мою руку и увлекла за собой в Окно, будто в омут. Невольно зажмурив глаза, я «нырнул».
И вдруг очутился в лесу — к счастью, безлюдном. Сквозь нечастые и не особо густые кроны прорывались утренние лучи. Ясно виделись лишь ближние деревья, отражаясь в тихой реке, а дальние скрывал туман, кое-где сгущавшийся в синеву, но под лучами похожий на жидкий свет.
Оскальзываясь на мокрых камнях, Ника вошла в прохладный поток, с улыбкой оглянулась. Затем поплыла, светясь телом сквозь прозрачную воду.
— Наверно, это окрестности Скалистых Гор? — предположил я.
Конечно, в своих виртуальных странствиях я заглядывал и в здешние места — но сейчас-то все происходило в реальности!
— Не простудишься? — спросил. — Здесь не жарко.
— Не успею, — откликнулась девушка. — Даже если бы могла.
Через пару минут мы действительно окунулись в тропическую жару, перенесясь на песчаный берег океана. И уж тут оказались не одни. По кромке воды широким карьером мчала кобылица, белая точно лебедь. Из всей сбруи ее стесняла лишь уздечка. А управляла скакуньей девушка и вовсе без единого лоскутка на стройном теле. Кожа у нее была матовой и сплошь коричневой — то ли от загара, то ли от естественной смуглоты. За спиной метались смоляные волосы, спускаясь до поясницы. Лицо как у испанской грандессы: тонкое, выразительное, с четкими дугами бровей над пламенными глазищами. А осанка — бог мой! Прогнутая спина, гордо откинутая голова, царственная уверенность в каждом жесте. Кстати, наряд Евы шел ей куда больше, чем самое роскошное платье.
— Это Мария, — сообщила Ника. — Из Венесуэлы.
Если она и не святая, то такой деве даже я готов лобызать ноги.
— Которая? — спросил, лишь бы пригасить восторг. — Белая или гнедая?
Картинка и впрямь была избыточно красивой. А смуглый девичий зад на снежном крупе гляделся сногсшибательно. Ника улыбнулась, наверняка поняв меня еще лучше, чем я — себя.
— Седалище она не натрет? — прибавил я. — Не говоря о прочем.
— От этого у нас не бывает потертостей.
Что мне оставалось сказать?
— Завидую.
Перебросив ногу через шею кобылы, всадница слетела на песок и с десяток метров пробежала рядом с ней, затормозив вплотную к нам. А белая скакунья унеслась дальше, будто ей самой нравилось гонять по берегу. Сбылась мечта старого анархиста — про землю, по которой будут ходить свободные люди и свободные кони. Куда уж свободней? Вот разве уздечка…
— Это Родион — новый друг, — сказала Ника просто. — Прошу любить.
Еще одна богиня — подумаешь! — сказал я себе, нахально уставясь на Марию, впитывая каждую черточку. Что я, богинь не видел? Уже три, считая Стеллу. А всего их в этом раю с пару тыщ. Вот бы выстроить в ряд…
Улыбнувшись, смуглянка на секунду приникла ко мне, вжавшись небольшими грудями. Не потому,
