И все же последовал ему: плавно двинул поршнем на полную амплитуду, с мучительной остротой ощущая каждый пройденный миллиметр — а ведь это лишь начало «большого пути»!.. Сейчас же захваты на его плечах судорожно защелкнулись, словно подхватывая едва не выскользнувшую добычу, а через приоткрывшийся шлюз хлынула первая порция жизне-силы.
И закрутилось колдовское веретено!
Словно подлаживаясь под медленный разгон, под эту чудовищную инерцию, Леда нажимом подошв задавала Вадиму ритм, теперь больше озабоченная раскруткой своих чар. Внешне они проявлялись только в нарастающем ее возбуждении, в трепете разгоряченной плоти, в непроизвольных вскриках и стонах, в аромате исторгаемых соков — против воли Вадим поглощал эту лавину ошеломляющих впечатлений, уже едва сохраняя отстраненность. И втихаря плел собственную сеть, через злополучную, достраиваемую на ходу матрицу-Леду (великое дело — обратная связь) пытаясь добраться до Леды- колдуньи.
Пока ничего не предпринимая, Вадим наблюдал — за Ледой, за собой. С каждым оборотом любовного маховика по соединявшим парочку каналам устремлялась новая волна жизне-силы, пытаясь выровнять уровни. Но к следующему циклу перепад восстанавливался как по волшебству, будто энергия просачивалась сквозь Леду, проваливаясь в бездну. Конечно, в тени пленительной красотки притаился паразит, отбиравший излишки. Но удивительно было, что он не просто отбирал, а еще регулировал, откуда черпать. Вряд ли чудище было гурманом: энергия есть энергия, где ее ни бери, — к тому ж по нескольким каналам струились обратные ручейки, хотя не столь бурные. И как это работает на наше «веретено»?
Впрочем, образ веретена, скорее всего заимствованный у Леды, уже не казался Вадиму точным. Может, сама колдунья и полагала, будто плетет его судьбу, но что под этим разумелось — конкретно? Воздействовать на судьбу надежней через сознание — известное дело: «посеешь характер…». А как стреножить «бессмертную душу», как наложить на нее заклятие? Довольно просто, даже не надо ничего привносить — достаточно лишь изменить проницаемость перегородок, по-иному распределив жизне- силу:
Слегка укрепить стенку между рассудком и блоком Хаоса, а вот стеночку, отделяющую от Зверя, наоборот, ослабить. И готово, осталось внушить жертве страстишку попроще: ненависть, зависть или поклонение, — а уж страсть сама направит разум в нужную сторону!
Вадим все раскручивал маховик и с беспокойством ощущал, как уже не только энергия, но сама Сила стекает по желобам. Кажется, он недооценил колдунью, на самом деле хотевшую от него большего, чем жизнь или даже свободу… хотя в паучьем хозяйстве и это сгодится. Все-таки она клюнула на его потайной дар! Собственного, что ли, не хватает?
Ладно, сказал себе Вадим, черт с ней, с колдуньей, — вернемся к красавице. Тем более о ней трудно не думать — какое полотно, а? Кто из великих мог похвалиться таким же? Ну разве моя Леда не «живее всех живых»! (Тьфу, вот о мумиях не будем.)
Нет, с горечью признал он. Не живее, нет. Я творец, может быть, — но не создатель. Чтоб оживить девицу требуется чудо — а где его взять?
И сам же ответил: в себе, больше негде. Всё — там, в глубинах сознания. Почему мне не стать создателем? Хотя бы на миг! А когда девочка оживет, останется ерунда: освободить ее от власти колдуньи. Ну-ка, что у нас есть на эту каргу?
Вадим еще мог себя контролировать, даже сохранял отстраненность — как ни трепал душу вихрь страстей, в центре которого он очутился. Но его перегородки начинали сдавать, а быстрее других — как раз та, разделявшая рассудок Зверя. Однако вместе с тем он ощущая я другое, прежде переживаемое лишь с Эвой, — как их сдвоенное сознание словно бы устремилось в глубь реальности (или наоборот — воспарило), и там, на самом дне (или в поднебесье) уже маячили чудесные огни, обещая и блаженство, и могущество, и гибель.
Наверно, Вадим и впрямь воссоздал ведьму очень похожей, если смог углубиться душой настолько. В прежние разы он не решался коснуться волшебных огней, то ли страшась, то ли сознавая необратимость последнего шага. Но теперь ему нечего бояться — поздно! Слишком прочно он завяз в паутине, чтобы суметь вырваться без потерь. Еще чуть, и перегородки рухнут. Этого я добивался? Вот так, шажок за шажком, по «вымощенной благими намерениями дороге» — в ад?
Just do it!
И самым краешком сознания он притронулся к заветным огням.
В тот же миг по Вадиму прокатился ошеломляющий разряд, вырвавшись на поверхность ужасной судорогой, едва не смявшей бедную секретарку. По сторонам от его тела расплескались трескучие змеи разрядов, опаляя мебель, плавя обои. Вокруг закружился водяной смерч, вздымаясь к потолку. А во все каналы, накрепко связавшие Вадима с Ледой, хлынули бурлящие потоки, играючи снося регуляторы, понаставленные колдуньей. На мгновения обретя божественную ясность видения, Вадим запечатлел в девушке последние штрихи, недостававшие его творению для совершенства, и этим наконец вдохнул в нее жизнь, вырвавшуюся наружу пронзительным криком. На том же подъеме, до корней сотрясаемый могучими волнами, он успел прорваться сквозь бьющуюся в конвульсиях Леду и запломбировать паразитные отводы, отгородив колдовской закуток несокрушимой стеной. А заодно ухитрился выцарапать у Паучихи ее последнюю надежду, блок Текучести, которым она могла уничтожить ожившую матрицу.
Затем Вадим почувствовал, что натянувшиеся, точно якорные канаты, корни срываются один за другим, уже не выдерживая чудовищной тряски. Что в любой миг его может утянуть на глубину либо разнести в клочья. И торопливо отпрянул от грозных огней, походивших теперь на пылающие солнца, и от опасного дна, шибавшего посильней высоковольтного кабеля.
Пожалуй, на вторую попытку его не скоро потянет, разве опять потребуется «клин клином»! Интересно, сколько народу полегло здесь, не успев отлепиться вовремя?
3. Слишком много ведьм
Когда Вадим вернулся к норме — будто и впрямь всплыл из океанских глубин, то обнаружил, что лежит на «морском» склоне, бережно погребя под собой Леду и уткнувшись лицом в ее шею. А девушка плотно охватила Вадима конечностями, из последних сил продолжая к нему прижиматься. Трясло обоих в едином ритме, словно они вошли в резонанс, — однако это была остаточная дрожь, постепенно стихающая, покидающая обессиленные тела. Приподняв голову, Вадим заглянул в лицо девушки: глаза закрыты, на губах дрожит блаженная улыбка-поцелуй. Что она-то испытала? Пока я тут сражался за жизнь, даже за две…
— Как мне хорошо, — прошептала Леда, не открывая глаз. — Боже…
И вдруг заплакала, чуть слышно всхлипывая. Если она еще не проснулась, подумал Вадим, то я ничего не понимаю в «спящих красавицах»! Правда, одним поцелуем тут не обошлось. А вообще, так и положено при рождении: сначала крик, потом плач. До этого — смерть, маленькая. Когда-то мы уже проходили через такое — с Эвой. И что мне теперь делать с двумя ведьмами, не говоря о прочих?
Осторожно отлепившись от новорожденной, Вадим огляделся, оценивая нанесенный ущерб. Оказалось не так страшно. Ну, поменять кое-где обои подштопать кресельную обивку. Могло обернуться куда хуже, затянись это безумие на минуту.
Затем он посмотрел под себя: не пора ли обрывать пуповину? И вправду: сей «мавр» уже такого натворил!.. Кажется, это из тех случаев, когда при любом исходе оказываешься виноват. Выбор, как перед тем камнем: «направо пойдешь»… н-да.
— Накупалась? — спросил Вадим неловко. — Говорил же: не заплывай за буйки!
Он в самом деле плохо представлял, как себя вести, даже не вполне понимал, кто перед ним. Что в нынешней Леде от паучихи-колдуньи, а что — от Эвы, кроме внешности? Придется знакомиться наново — хотя, говорят, «это еще не повод».
— Пошли, — сказала девушка, выскальзывая из-под Вадима, но не отпуская его руки.
Они снова пересекли укромный бассейн, но на мелководье остановились и приникли друг к другу, будто прощаясь.
