безпрерывно менялось, стены колебались, на них то и дело мелькали какие-то картинки, причем самого наижутчайшего содержания: взрывы, пожары, гибель людей, городов, целых стран… Слева от Лжекнигочеева засветился огромный телевизионный экран и тут же изобразил сцены из какого-то мерзкого фильма ужасов: чудовища, вампиры и прочие адские твари рвали на части и пожирали человеческую плоть…
— Это уже ваше искусство, — Лжекнигочеев изобразил улыбку, подобную кривой турецкой сабле; речь его между тем выровнялась до обычных человеческих тембров и приобрела легкую восточную картавость. — Вы ведь тоже, как образованный человек, не чуждаетесь искусства? Не так ли?
— Кто вы? — спросил Борис Глебович, отмечая, что голос его прозвучал хотя и глухо, но вполне разборчиво и спокойно. Последнее испугало его еще более, чем все вокруг происходящее: «Я сошел с ума. Я сошел с ума!»
— Вы думаете, что сбрендили? — с поразительной точностью угадал его мысли незнакомец. — Увы, вы в полном умственном здравии. А зовут меня, предположим, Гоминоидов. Почему бы нет? Итак, я Гоминоидов, а вы — Борис Глебович. Хотя я запросто мог бы назвать вас каким-нибудь Власом. А? Но буду буквально точен, что, надеюсь, вы должным образом оцените. Итак, вы — Борис Глебович. Вот и познакомились. Хотя на самом-то деле знакомы мы с вами прорву лет. Просто прорву! Впрочем, это не столь важно. Я настаиваю, извольте ответить: что для вас современное искусство?
— Кто вы? — проявляя странную настойчивость, повторил Борис Глебович. — Как я здесь оказался?
— Изволили прибыть галопом некоторое время назад, — ухмыльнулся Гоминоидов, — выразили согласие, приняли, так сказать, приглашение на приватную беседу.
— Что вам от меня нужно?
— Ай-яй-яй, — Гоминоидов укоризненно покачал головой, — я же сию минуту только что объяснился: наша встреча имеет целью доверительную приватную беседу. Должен признать, что визит ваш носит характер некоего для вас принуждения. Но что бы вы хотели? Я, как акционер, как изрядный владелец ваших активов, желаю выслушать ваш отчет. Как вы распорядились вложенными мной капиталами? Имею я на это право? Можете не отвечать! Я сам подведу, так сказать, черту: имел и всегда буду иметь… — тут Гоминоидов осекся, втянул несколько голову в плечи и испуганно стрельнул глазами в потолок, который, собственно, и не являлся сейчас потолком, но лохматившимся и пузырящимся грязных тонов облаком, извергающим отвратительный запах тухлых яиц. — Ладно, должен сделать еще одно сообщение: на визит ваш получено разрешение, — Гоминоидов подмигнул и вытянул указательный палец левой руки вверх; рука его при этом оставалась прижатой к груди, так что указывал он как бы на свой собственный подбородок. — Попущение свыше, так сказать. Но что бы вы хотели? — он повысил голос. — Коли не требовалось бы никаких разрешений, здесь бы сей момент столпилось несметное общество просителей и моих, так сказать, поклонников. И без того утомили: дай им и это, и то. Даю! Так ведь мало. Вот ведь неугомонность! Дашь ему кресло начальника, так он, и одних штанов не просидев, уже выше метит: в начальники над начальниками, в министры, в… — кому сказать? — президенты! Головка-то крохотная, что у букашки, а дерзает на этакую громаду! Дал тут как-то одному изрядный капиталец, так он еще и в губернаторы полез. Подсобил и в этом! И что же шельмец? Ест омаров и народец свой, как должно, развращает? Куда там! Футбольный клуб купил за морем! Заводы, дворцы, корабли, самолеты… Он и там, значит, желает неугомонным своим задом воссесть на седалище властительское. А куда же мне тамошних девать? Они ведь тоже просят и тоже кое-чего достойны. Доиграется, сковырнет его народишко; тот хоть и пьян вечно да безмозгл, но сковырнет! Как тогда мне с него спросить? Шкура-то у него одна — семь раз не сдерешь… Впрочем, здесь шучу: и тысячу раз по тысяче будет с него шкура слазить, но это уж вопрос другого времени и места… Вы-то, милейший, никогда в начальники не просились? Не было у вас таковых намерений? Или были? — Гоминоидов взял со стола кожаного переплета блокнотик и с нарочитым вниманием стал перелистывать его страницы. — Было! — воскликнул он, опять же, с нарочитым восторгом. — Вот ведь оказия! Было и у вас! В небольшие, но начальники выйти намеревались, — он погрозил Борису Глебовичу пальцем и опять уткнулся взглядом в блокнотик: — А-а-а! Вы и в президенты хотели! Так сказать, пару раз мимоходом и об этом подумывали! Было? Да было, было! Но тут уж увольте — не ваша это планида! Но помечтать у своего корытца об этом не грех: сотню-другую негодяев к стенке поставить… Или на дыбу? Так? Ноздри им вырвать, руки пообрубить? Да? За это хвалю! Это по-нашему! А впрочем, чего мелочиться? Раз уж у нас такая встреча… Хотите в президенты? Завтра же все ваши присные будут шептаться, что вас-де вот-вот изберут или уже тайным образом избрали… Только скажите — сделаю! Ведь тут главное — утешить себя, с гордостью, так сказать, возвыситься над стадом. Знаете, как сладенько вам будет? Ох, уж как сладенько! Все на вас смотрят со страхом, трепетом, завидуют вам, боятся! Да пусть вы и не будете никогда президентом — и точно, не будете! — но насладитесь самим процессом движения к сему. Процесс, скажу я вам, куда важнее конечной цели. Требуется движение, в нем сладость, а конец — это стоп-кадр, разочарование, крушение надежд… Поэтому никто и не останавливается: куда бы ни взобрался, дальше желает карабкаться. А это уже — ко мне, это уже опять я… Я или дам, или мечтательно изображу — порой, признаюсь вам, разница весьма относительна. Вот и вам я искусно рисовал сии великие картины. Каково бы вам было в пустых четырех стенах? Уныло и безотрадно. А я вам — мыслишку о найденном вдруг богатстве… И вот уж вы богач, возводите себе замки и дворцы, вкушаете самые запретные удовольствия — вы царь, вы бог… Сколько раз я давал вам эти авансы, вкладывал в вас свой капитал, а вы принимали! Не знаете? А я знаю! У меня все записано, ведь я изрядный финансист. А обругать нахала? Ловко сказать нужное острое словцо за глаза, придумать такое, чтобы все поверили? Этому кто вас учил, кто давал нужные слова? Я! Опять же, мой капитал. Извольте теперь отчитаться! А я еще вам прибавлю, не поскуплюсь, так сказать. Давайте, не заставляйте ждать! Что же вы, право, молчите? Извольте отвечать!
— Я в самом деле не понимаю — чего вы от меня хотите? К чему весь этот дешевый иллюзион? — Борис Глебович неопределенно махнул рукой, но на самом деле он не мог заставить себя считать
