предъявить ваши мозги! Заодно и сердце проверим — что у вас там?
Борис Глебович почувствовал, как кто-то пытается протиснуться сквозь его горло, шебуршит там, будто бы раскаленной кочергой, безцеремонно раздвигает проход… и задохнулся от ужаса и омерзения. В то же мгновение он увидел своего Ангела. Тот стоял совсем близко, протянув к нему руки, и… держал его сердце: прямо в его груди, никак не нарушая цельности его естества… «Он с самого начала находился здесь, — понял вдруг Борис Глебович. — Иначе я давно бы умер. Но почему его не заметил этот?.. Помоги, помоги мне!» — взмолился он мысленно и тут же испытал облегчение: горло его освободилось, очистилось, он вздохнул и сумел даже пошевелиться…
— Прекратить! — взвизгнул Гоминоидов. — Сейчас же прекратить! Это обман! Это не предусмотрено протоколом визита!
— Изыди, враг рода человеческого! Здесь лишь один лжец, отец лжи, — ты!
Это сказал Ангел; его голос, так иногда похожий на его собственный, Борис Глебович теперь не спутал бы ни с чьим иным.
— Ась? А-а-а-а-сь? — заверещал Гоминоидов и… взорвался, разметался по сторонам, как туча потревоженной саранчи; каждая его частичка брызнула прочь, стремительно пробивая себе дорогу… Столь же стремительно сжималось и облако над головой: стянулось в горошину, в точку и с сухим треском лопнуло, исчезло… Растворились и кривляющиеся картинки на стенах, и сами стены, и мерзкий телевизор — все это исчезло, испарилось, словно никогда и не имело места быть… Борис Глебович увидел, что стоит между деревьев — самых обычных осинок и березок; под ногами — трава, а наверху — небо, голубое, с легкими, не в пример утренним, облачками… Где-то рядом был Ангел. Борис Глебович не мог теперь его видеть, но чувствовал его присутствие и его руки, которые по-прежнему оберегали его сердце…
«Пойдем, тебе надо идти», — сказал Ангел (но не вслух; это не было сказано вслух — это была возникшая в голове мысль, но не смешивающаяся с его собственными, прозвучавшая отдельно, как это и свойственно нормальному разговору). «Спасибо тебе», — попытался так же мысленно ответить он, но не сумел удержать слова лишь внутри и проговорил их шепотом. На него наплывали слабость, истома, ноги его подкашивались.
— Пойдем скорее, — попросил он вполголоса, — у меня совсем нет сил…
Он шел, не отдавая отчета куда (но Ангел, верно, знал?), и его глаза застилал туман. «Прости, — говорил ему Ангел, — тебе придется забыть случившееся. Ненадолго. Так будет лучше для тебя. Потом ты все вспомнишь…» Слышал ли он эти слова? Скорее всего, нет, ибо и собственные его мысли замерли и затаились. И лишь высвобожденное сердце стучало тревожно и настороженно, вновь пообвыкаясь с самостоятельным существованием… Старый заброшенный сад, Сенат — все это осталось незамеченным и неосознанным: парусник на стене… постель…
Спать! Спать! Спать!
Мужество делает ничтожными удары судьбы.
Начавшийся день выстрелил событиями все равно, что пулемет. Эхо и рикошеты от них стремительно разлетались по территории пансионата.
Во-первых, стало известно, что ни свет ни заря на какой-то сверх непрезентабельной машинёшке приехал Проклов; сопровождал его уволенный консультант Авгиев. Весть эту принес в Сенат запыхавшийся сантехник Петруня. Возбужденно размахивая длинными ручищами, он живописал ржавый жигуленок гендиректора, делая почему-то главный акцент визита именно на этом. («Ох, эти лимузины! — подумал Борис Глебович. — Как они капризны и непостоянны!») Еще Петруня рассказал о том, как гости попытались проникнуть в помещение администрации с целью изъятия каких-то там бумаг и как этому неожиданно воспротивился Порфирьев. Он послал свое начальство куда подальше, а Авгиеву — так даже врезал под зад коленкой…
Следующее известие касалось административных уложений и порядков. Исходило оно от лица в них компетентного — кастелянши Людмилы — и, наверное, заслуживало доверия, хотя благоприятным назвать его нельзя было даже с натяжкой. Итак, решением лиц власть имущих пансионат отныне закрыт и на его месте учреждена база отдыха «Фортуна». Что сие означало? Самые догадливые из сенатовцев почувствовали запах жареного и заскучали…
Чуть позже получила продолжение история от Петруни. Новости принесла, что называется, в подоле бабка Агафья. Рассказ ее прерывался вздохами, жалостливыми всхлипами. А выходило с ее слов вот что.
После грубого воспрепятствования Порфирьевым проникновению в святая святых администрации Проклов скрылся, но вскоре вернулся, имея подкреплением заспанного участкового милиционера, пребывавшего в звании лейтенанта. Милицейский чин сонно потирал красненькие
