— Сжигать нас, что ли, будуть? — бабка Агафья испуганно вытаращила глаза.
— Ага, — закивал Мокий Аксенович, — сначала самых старых и заслуженных.
— Шутки в сторону! — скомандовал Анисим Иванович. — Надо организоваться и встретить противника, так сказать, во всеоружии, — он вытянулся, напрягся лицом, — встречать будем здесь. Родные стены, как известно, помогают. Так, Аделаида Тихомировна, смокинг мне! — он скинул с себя шлафрок с золотыми птицами, облачился в поданный Аделаидой Тихомировной пиджак, застегнул верхнюю пуговицу рубашки и… преобразился в строгого учителя математики. Или физики? Или самого директора школы?
Первой обратила на это внимание Васса Парамоновна. Борис Глебович заметил, как раздраженно поджала она губы и сердитым недовольным взглядом буквально пронзила новоявленного сенатовского командира. «Ревнует к профессии», — подумал Борис Глебович, включаясь в общую возникшую с подачи Анисима Ивановича суматоху. Передвигали кровати, тумбочки и столы, очищая в центре мужской половины необходимое, по мнению Анисима Ивановича, пространство для предстоящей встречи, делая это по большей части по-стариковски безтолково. Неожиданный энтузиазм и даже рвение проявил профессор. Он живо метался от одной группы исполнителей к другой, давал советы, суетился, хватаясь за самое тяжелое, и даже пытался что-то напевать. «Что это с ним? — удивился Борис Глебович. — С катушек съехал мужик? Всегда позади держался, а тут вдруг наперед всех лезет? Ему же в тягость жизнь здешняя поболее всех будет? А ну его… Пускай бы все поскорее разрешилось, — Борис Глебович незаметно кинул себе под язык таблетку. — Вдруг все на самом деле закончится? Вдруг дома нам наши вернут?» Он пытался вообразить, как это будет. Под каким соусом все это им подадут? Но разум отталкивал эти мысли, не принимал: словно не хватало им места, где выстроиться и покрасоваться собой. Да уж, и впрямь тесно было сегодня в его головушке… А оборонные планы Анисима Ивановича продолжали воплощаться.
— Ты, Борис, будешь здесь стоять, — указал ему место Анисим Иванович, — а здесь — Савелий Софроньевич, женщины — позади. Главное — не суетиться, не показывать страха. Так, что еще?
— Можно мне впереди? — попросил Капитон Модестович.
— Впереди? — Анисим Иванович внимательно посмотрел на профессора, будто бы впервые его заметив. — Хотите в первых рядах? Извольте! А вы, Мокий Аксенович…
— Идуть! Энти идуть! — сигнальным горном протрубила дежурившая у входа бабка Агафья.
— По местам! — крикнул Анисим Иванович и застыл в центре выстроенной им фаланги.
Процессию «энтих» возглавляла Вероника Карловна Киваева, облаченная, как видно, по случаю торжественности момента в черный строгий костюм и сиреневую блузку, перемигивающуюся цветом с помадой на тонкой полоске губ. Она клюнула воздух носом и смерила присутствующих высокомерным взглядом.
— Так-с, замечательно, чудесно! — проворковала она нежным голоском, чудовищно диссонирующим с общим видом начальственной делегации, кроме нее, состоящей из четырех угрожающего вида громил. — Вижу всех в полном здравии. Тишь и благодать!
— А вы что же рассчитывали увидеть здесь? Баррикады и перебинтованных раненых коммунаров? — полюбопытствовал Анисим Иванович и спокойным голосом продолжил: — Чем обязаны? Почему с конвоем и без начальства?
— А это и есть начальство, — пропела на высокой ноте Киваева и указала взглядом на стоящего с ней рядом тумбообразного мужчину. — Это наш новый руководитель — креативный директор Иван Иванович Жбанов. Он первый заместитель президента компании…Так? — Киваева вопросительно клюнула носом, но начальство не пошевелилось. — Так вот… — продолжила было Киваева.
— Эта… — оборвав ее на полуслове, прогудел заместитель президента и задумался.
Борис Глебович внимательно рассматривал нового начальника. Сходство с бульдогом бабка Агафья уловила, пожалуй, верно! Но если точнее — это было не живое сходство, а некая инсталляция… Или перформация? Борис Глебович путался в этих появившихся недавно терминах, да и бульварная пресса, где черпал он свои знания о новом искусстве, скорее всего, тоже доподлинно ничего не знала. Ну, это вроде того, как изобразить нечто живое или мысль о нем из скудного подручного материала: палочек, гвоздей, старых тряпок и кастрюль… Жбанов и походил более не на живого бульдога, а на его псевдоподобие, сооруженное при помощи двух взгроможденных друг на друга чугунных котлов, оснащенных снизу и по бокам толстыми деревянными чурбанами… Чем они там питались, чтобы нарастить столько мяса? Борис Глебович попытался вспомнить — ведь и про этих самых культуристов не раз читал. Анаболики! Лысая голова Жбанова из-за чудовищно раздутых плеч выглядела этаким наперстком на яблоке. На первый взгляд, в такой едва ли две горсти фасоли уместятся. Но ведь есть же у него думательный аппарат? Значит… Борис Глебович развлекался, но самые мрачные предчувствия наползали и наползали, так что становилось не до смеха. Он еще успел подумать, что, быть может, центр управления размещается у Жбанова где-то посредине, между крайними — верхней и нижней — точками тела… или даже чуть ниже? Но тут поймал на себе тяжелый, как стенобитное орудие, взгляд маленьких жбановских глазок и осекся…
Иван Иванович Жбанов неспешно
