А через мгновение он опять расцветал улыбкой…
— Всегда уповай на Господа… Спасение начинается с осуждения самой себя… Малый грех опасен — он неприметен, как искра, но и она превращается в огонь…
— Ну, все, замучили Наумушку! Живо по домам — щи из печи доставать! — отец Павсикакий, незаметно вышедший из алтаря, с нарочитой серьезностью призвал бабулек-прихожанок к порядку. — Пора и честь знать.
Храм вскоре опустел.
— Теперь, дорогой Борис Глебович, можно говорить, что вы встали на путь христианина, — отец Павсикакий положил ему руку на плечо и внимательно заглянул в глаза. — Теперь следует ждать настоящих искушений, присущих этому нелегкому пути. Но бояться не следует. Страх свойствен сердцу маловерному и сомневающемуся; у вас же нет оснований сомневаться, — священник многозначительно посмотрел на икону Ангела. — Не так ли?
Борис Глебович согласно кивнул, а отец Павсикакий окликнул блаженного:
— Что ты, Наумушка, глазки свои прячешь? Не согласен со мной? Я тебя вот о чем попрошу: ты теперь на каждую воскресную службу Бориса Глебовича приводи. Он теперь много чего вспомнит, душа его пробуждаться станет и очищения просить. Ему теперь без исповеди никак нельзя. Слышишь меня, Наумушка?
Но Наум отвернулся в сторону и чуть слышно произнес:
— Слава Богу за все!
Отец Павсикакий пожал плечами:
— Ничего, Борис Глебович, он вас не оставит, он Божий человек. Вы к нему поближе держитесь.
— Конечно, — охотно согласился Борис Глебович, — о чем разговор? Только вот дадут ли нам спокойно прожить еще неделю? Не выгонят ли в чисто поле?
— Не думаю, — покачал головой священник: — Господь убережет, да я, грешный, кое-что для этого предпринял: в Москву звонил и в центр областной. Вы знаете: есть и среди власть предержащих настоящие верующие люди, честные и справедливые. Так что вашим делом занимаются. Быстро, конечно, такие дела не решаются, но через месяц-другой, уверяю вас, все изменится самым кардинальным образом. Да уж, а Наумушка что-то сегодня загрустил… Ну ладно, ступайте с Богом, Божие вам благословение.
Наум с молчаливой сосредоточенностью, не глядя священнику в глаза, принял его благословение и пошел к выходу из храма. Отец Павсикакий опять недоуменно пожал плечами и поспешил успокоить Бориса Глебовича:
— Ничего, все с Божией помощью уладится, все будет хорошо…
На обратном пути Наум все время ускорял шаг, и Борис Глебович догадался, что таким образом блаженный желает избежать разговора. «Быть может, так и надо? — подумал он. — Быть может, не надо языком тренькать после такого великого дела?» — тем себя успокоил и с расспросами не лез. Но где-то на полпути Наум вдруг приостановился и сказал:
— В среду утром я уйду.
— Что? — не сразу понял Борис Глебович. — Как это — уйдешь? А мы? И почему именно в среду утром?
— Дела у меня будут неотложные. Во вторник вечером закончу, поночую ночь, а утром — в путь.
— Ты что, серьезно? — от столь неожиданной вести Борис Глебович едва не потерял дар речи. — Ты не можешь так поступить! Да без тебя здесь все опять кувырком пойдет!..
— Нет! — мягко, но решительно отрезал Наум. — Здесь все будет хорошо. Слава Богу за все! И вот еще что… — Наум подошел совсем близко, взглянул в глаза Бориса Глебовича и словно облил его безконечной небесной голубизной: — это я только для тебя говорю, тебе можно, а остальные потом узнают. Хорошо?
— Почему только мне, чем я лучше? Что на службе сегодня был? Этим?
Но Наум более ничего не сказал и опять заспешил вперед. До главной аллеи они дошли молча. Борис Глебович терзался в догадках и опять пристал бы к Науму с расспросами, но у дома с колоннами его подхватил под руку не вовремя подвернувшийся Анисим Иванович и увлек за собой. А Наум скрылся за деревьями — впрочем, тоже не один: за него уцепилась бабка Агафья и энергично что-то кудахтала ему на ухо.
— Борис, ты сейчас упадешь, — зашелся в восторге Анисим Иванович: — у нас сегодня такая программа организуется! Ты себе не представляешь!
