— Ну что ж! — Коприев выставил вперед свой объемистый живот. — Не ожидали? Не думали попасть в такое место? Красота! Век будете благодарить, еще не раз в ножки поклонитесь всем, кто это вам преподнес на блюдечке за просто так! Что вы были там? Заброшены, забыты, полуголодны и злы на весь мир. Теперь наконец поймете, что мир не без добрых людей. Что и до вас кому-то есть дело, что кто-то вас любит и готов заботиться…
«Уж вовсе и не за так нам все это дали, — подумал Борис Глебович: — наши квартиры, дома и имущество — это что ж, просто так? Нет, тут какая-то фальшивка!» Он взглянул в лицо Коприева, в его глаза, в которых трудно было что-либо рассмотреть, — но чего уж там точно не было, так это любви и заботы. Какая-то мертвая неопределенная муть… «Но по чьей же вине мы заброшены и полуголодны? — Борис Глебович едва не сказал это вслух. — Почему прежде не заботились о нас? Ведь вы же и есть власть? Почему только сейчас через какой-то там фонд, а не напрямую, по своим обязанностям, признаетесь нам в любви? Да правду ли вы говорите?» Борису Глебовичу вдруг показалось, что он понял этого человека, просчитал, что называется. На своем жизненном пути он не однажды встречал таких людей: они карабкались вверх зачастую из самой ничтожности, самой грязи, расталкивая и кусая всех, кто мешал. Раньше им было сложнее добиваться своего, а теперь… теперь наступила самая их пора. Их выталкивали наверх, наряжали в костюмчики, сажали в «Мерседесы», а уж деньгами они обзаводились сами — это умение было у них в крови. Они стали нужны: ведь надо же кому-то смотреть в глаза народу — им, пенсионерам, рабочим, военным, — не испытывая ни малейшего угрызения совести; сохраняя серьезную мину, обещать что угодно — повышение зарплаты, рост благосостояния, скорейшее наказание всех воров и негодяев… что угодно! — доподлинно зная, что ничто из всего этого никогда не будет сделано. «Да уж, — вздохнул Борис Глебович, — похоже, приехали… в гробоположню. Хотя, с другой стороны…» Он оглядел окружающее благолепие: утопающие в зелени красивые дома, особенно этот, с колоннами, уютные флигельки, беседки, ухоженные дорожки… А сам парк! Эти мощные стволы, густые кроны, сирень под окнами! Запах лип, чистый прозрачный воздух! Если все это действительно им — действительно, тогда все не напрасно, тогда в жизни, в отличие от его оскудевшего верой сердца, есть правда. Значит, стоит жить!
— …Итак, скажем спасибо всем, кто устроил вам эту красивую жизнь. Надеюсь, ни у кого из вас не возникнет даже мысли отплатить им неблагодарностью. Надеюсь на это!
Закончив речь, Коприев утерся рукавом пиджака и выставил свое обильное тело на обозрение фото- и видеообъективам. Нечай Нежданович захлопал в ладоши, призывая к тому же пенсионеров. На этих непродолжительных аплодисментах официальная часть и завершилась, а неофициальная началась.
Последние несколько минут работники пансионата при помощи охранников выносили на улицу столы, покрывали их белыми скатертями, расставляли бутылки со спиртными напитками, бокалы, тарелки с закуской. Красная рыбка, селедочка, маслины, крохотные огурчики корнишоны… При виде украшенных завитушками петрушки нарезки из копченой колбасы, буженины и грудинки мысли Бориса Глебовича напряглись и округлились, как капельки жира на поверхности воды. Он болезненно сглотнул и, стыдясь себя, отвел взгляд от горки тонюсеньких лепестков нежного окорока. «Чтоб тебя… — подумал он, — словно с голодного острова!» Но как же все это манило и соблазняло!
— Прошу к столу! — пригласил всех Нечай Нежданович и тут же с барской непринужденностью поднял бокал, куда уже налито было шампанское.
— Мне коньяку! — приказал Коприев и, ухватив выкрашенный янтарем конька стакан, пожелал всем всего. После чего ловко метнул прозрачную янтарную струю в рот и закусил маслинкой.
Представители прессы старались не отстать от начальства. Борис Глебович к рюмке едва прикоснулся и, сдерживая себя, нарочито медленно закусывал. Он смотрел, как быстро пустеют тарелки с деликатесами, и поймал себя на мысли, что это его необычайно раздражает. «Так, глядишь, и попробовать всего не успеешь... Что они сюда — жрать приехали? В самом деле…» Тут он опять почувствовал стыд. «А сам-то? — укорил он себя и отодвинул тарелку. — Все, баста, хватит…»
Вскоре Коприев объявил о своем отъезде.
— Ждем вас здесь в любое время, — раскланялся Нечай Нежданович, — здесь вам, как говорится, всегда готов и стол, и дом.
— А дам? — скаламбурил раскрасневшийся Коприев и расхохотался: — Шутка!
— Отчего же? Наш дом не без дам! — нашелся Нечай Нежданович. — Так что просим!
— Поглядим, — уже на ходу махнул рукой Коприев, — но лучше вези ко мне и в денежном эквиваленте. Хотя это само собой разумеется.
Нечай Нежданович конфузливо огляделся вокруг. «Ну и наглец! — подумал Борис Глебович. — Кажется, все-таки мы проданы с потрохами, от таких людей добра не жди».
Как только начальственный автомобильный кортеж скрылся из глаз, пенсионеров тут же оттеснили от трапезы. Остатки банкетных прелестей сложили в коробки, столы освободили и все это унесли в дом.
— Простите, уважаемый Нечай
