невразумительно. Однако Семен понял и без слов: будет резать! Уже на операционном столе он вспомнил анекдот про Маресьева, — как прыгали вокруг того врачи и пели 'давайте, давайте отрежем ему ноги!', — вспомнил и чуть не заплакал. 'Не надо', — прошептал почти беззвучно, но осекся, поймав на себе задумчивые взгляды двух молчаливых аксакалов, невесть зачем припершихся в операционную. Расим Газанфарович видно в силу обычаев не смел их вытурить. 'А может они будут ассистировать?' — опять ужаснулся Семен. Но те стояли вполне безучастно, рассматривая теперь как старательно моет руки Расим Газанфарович. Тот уже сменил ватный халат на медицинский и полосатую тюбетейку — на белоснежную, как видно тоже медицинскую. А руки мыл долго. В ведре, из которого поливала тетя Паша, вода уже кончалась, а он все тер и тер ладошку о ладошку… И вдруг плюнул, истерично, как бешеный верблюд, что-то заорал, оттолкнул тетю Пашу и кинулся к телефону. Нервно, срываясь пальцем с диска, набирал номер, долго, то на просительных тонах, то срываясь на крик, что-то объяснял невидимому собеседнику и все время кивал в сторону Семена, безумно уставшего от ожидания и боли… Наконец Расим Газанфарович выдохся, обмяк и, выслушав напоследок наверное что-то весьма нелицеприятное, кажется еще больше пожелтел лицом. Опустил трубку и безучастно махнул рукой: ладно, мол. Тетя Паша засуетилась, раскладывая на столике хирургический инструментарий, а Семен приготовился к самому худшему…
Поздно вечером, когда отошла местная заморозка, Семена крючило от жуткой боли: успокоительные уколы совсем не помогали. Тетя Паша сидела у постели сложив на коленях натруженные извитые синими венами руки. Говорила спокойно и мерно, словно убаюкивала:
— Завтра жарко будет, вон лягушки в арыках не угомонятся никак. В рубашке ты родился, вовремя Расим Газанфарович флегмонозу твою удалил, еще бы чуть-чуть… А осень-то у нас нынче урожайная выйдет, виноград-то, посмотри, как блестит… Ничего, дело молодое, через три дня вставать начнешь, еще и дыньки нашей поешь… И Расима Газанфаровича с удачным почином, а то боялся — практикант, мол. Все получилось, это ж — как барана резать. Вот обгуркается, глядишь, и у нас останется. Точно останется, да и как же мы без врача?
Между вспышками боли, которые раскаленными точками промеж коротеньких успокоительных тире проскакивали через перекопанную хирургическим железом внутренность, Семен неловко ворочал грузными мыслями: 'Без диплома… у, зараза… совсем зарезал… убью...'
Утром пришел Расим Газанфарович, долго желтел над кроватью, жмурился и самодовольно улыбался: 'хорош урус': Спрашивал что-то про живот и самочувствие, но Семен больше молчал и презрительным взглядом отталкивал от себя эту масленичную гору в полосатой тюбетейке…
'Чуть не сдох под ножом мясника', — думал Семен, ковыляя в уборную. Эта мысль доводила его до отчаяния, заставляла снова и снова возвращаться на операционный стол и переживать все заново. 'Хватит, живой ведь!' — гнал он от себя дурь, но куда там? Лишь тетя Паша грела и успокаивала своим присутствием. Кутала зачем-то в большой пестрый платок.
— Это мой шапырдык, — объяснила, — перед свадьбой жених мне подарил, в нем особая сила.
Семен дулся, чувствовал как лопаются внутри дурные пузыри и обдают мозги брызгами ядовитых слов; переполнялся ими и наконец не выдержал:
— Зачем врала, что с дипломом? Как же так? Пришел толстый человек без всякого диплома, взял нож и стал резать, меня живого резать? А ели бы я умер?
— Так ведь не умер, — вздохнула тетя Паша, — а как не стал бы резать, то кто знает? До Красноводска куда ж тебе дотерпеть? У нас и машины-то нет, райком забрал. А диплом может быть у него и есть. Я ведь откуда могу знать, простая баба? Какой-то временный точно есть, а потом и настоящий дадут, как учебу закончит.
— Временный! — передразнил Семен. — Убиваете людей. Вот в суд на вас подам.
Тетя Паша покачала головой и оправила лежащий у него на плечах платок.
— Ты шапырдык-то мой не снимай, он большой целебной силы. Возьми его насовсем, в подарок — память тебе будет и здоровье…
Через неделю Семен выписался и уехал домой, оставив в Кизыл-Кая пропыленный, умученный жарой и приторно-сладким дынным соком, стройотряд. Уехал, наперед наказав себе никогда более не вспоминать ни о медицинской тюбетейке желтого эскулапа, ни о своем разверзнутом испуганном чреве, ни о молчаливых аксакалах, читавших ночами ломкие от ветхости страницы таинственного манускрипта 'Муигнил мюрт'[3]…
Утром жена успокоила:
— Да какой там Расим Газанфарович? Я ж тебе сто раз говорила: Афер Абдулраззар-Оглы, мануальный терапевт из Москвы. Самый известный костоправ. Все хвори у людей от позвоночника. Вот выправит тебе позвонки, разом помолодеешь. Да и в твоем ли возрасте врачей бояться? Болезней надо бояться, а не врачей.
— А диплом у
