остановился. Водитель вышел из кабины в салон и вместе с кондуктором взялся вытуривать Володьку на улицу. Тот огрызался и медленно на четвереньках пятился к выходу. Водитель, высоко вздымая грудь, набирал воздух, словно вот-вот собирался запеть, но не пел; двигая в сторону Володьки руками, он драматическим баритоном выдыхал каждый раз по два слова: 'Поше-е-л, поше-е-л!'. Похоже, баритон его был не вполне певческого свойства.
— Всего червонец, на лекарство! — хрипел Володька. — Что, пожалели, оглоеды?
— Вот пьянь! Сам оглоед, — сердито кудахтала бабка и все норовила сунуть Володьке костыликом в лицо. — Это из-за вас, антихристов, воду отключают честным людям. Вы не платите, а нам морду не умыть! В подъездах гадите, всю страну разворовали!
— Меня самого разворовали! — тявкнул Володька. — А ты, карга старая, своим алкоголикам дома мозги вправляй! Меня не трожь!
Он, как видно, угодил в самую что ни на есть цель — за самое больное клацнул зубами старушку. Та охнула, выронила костылик и схватилась за грудь.
— Убивают! — хрипнула. — Помогите!
— Ща-а-ас! — пробаритонил водитель и, изловчившись, пнул Володьку ногой в плечо. Тот, взвизгнув, покатился на улицу. В этом позорном падении он успел зыркнуть глазами в салон и поймать взгляд как раз повернувшегося от окна Семена Никифоровича — на одно мгновение, прежде чем грохнуться на асфальт. Но и силы этого мгновения хватило, чтобы сдернуть Семена Никифоровича с места.
— За чем же вы так? — закричал он, ухватив водителя за руку. — Ведь человек!
— Поше-е-л! — вырываясь, истерично дернул плечом водитель. Похоже, он решил, что Володька сумел проскочить в автобус и напал сзади: — В чем дело? — Он резко обернулся и оторопело уставился на Семена Никифоровича.
Тот опустил руку и пожал плечами:
— Зачем вы так грубо с человеком?
— А ка-а-к? — водитель широко вздохнул, но, не сумев сразу выдохнуть, поперхнулся, от натуги покраснел, и глаза его полезли выпячиваться из орбит наружу. Он начал судорожно дирижировать рукой, словно подгонял невидимый оркестр от адажио к аллегро.
— У этого пассажира проездной, — неизвестно для чего сообщила всем кондуктор. Но водителю от этих слов почему-то полегчало, и он стал медленно выпускать воздух...
— Ай-яй-яй! Как вам не стыдно, нехорошо потакать тунеядцам! — подала голос бабка и, кивнув на Семена Никифоровича, усмехнулась: — Небось деткам своим лишнюю карамельку не купит, а пьяницам ларечным — нате вам, пожалуйста! Все вы одним миром мазаны…
Семен Никифорович опустил глаза и обнаружил в своей собственной руке десятку: как видно достал не помня себя. Смутившись, он попытался незаметно замять ее в кулак. Но уж и кондуктор разглядела.
— Действительно, гражданин, зачем? — присоединилась она к вопросу старухи и непонимающе развела руками.
Водитель окинул презрительным взглядом Семена Никифоровича, потом посмотрел на улицу — на шевелящегося там нелепой кучей Володьку, раздраженно плюнул на пол и отправился в кабину.
На минуту в салоне установилось молчание. Семен Никифорович незамедлил воспользоваться этим, шагнул спиной назад и тяжело плюхнулся на свое место. На него накатило туманом, непроницаемо-ядовитым, в глубине которого завертелось-замаячило щенячье Володькино тявканье: ' Меня самого разворовали…'. 'Ты и разворовал! — рубануло Семена Никифоровича откуда-то из глубины. — Совести нет! Отдал бы червонец, может быть и не погиб человек, не выпал весь в осадок'. 'Абсурд', — отпарировал было Семен Никифорович, но вдруг понял, что окончательно раздавлен и нет ему никакого оправдания…
Водитель резко рванул автобус, потом осадил, так что в салоне все всколыхнулось и дернулось туда-сюда. Бабка вмиг позеленела от злости (Володька был тут же забыт) и аллюром с места взялась перемывать косточки всему шоферскому племени, бойко потрясая боевым костыльком, однако, нет-нет, бдительно поглядывала и на Семена Никифоровича, не выпуская того совсем из поля зрения: мол, кто его знает — человек подозрительный…
Водитель решил повредничать и врубил радио на всю мощь, причем совсем перестал объявлять остановки. Старуха сразу заметила и пригрозила завтра же сообщить куда следует. Достало бы времени, она наверняка организовала бы сбор подписей, но тут ей приспело выходить. Уже опустившись на первую ступеньку, она сунула свой костылик назад и ловко, — мол, знай наших! — поразила ногу кондуктора. Та
