(Сказка ночного города)
В час пополуночи, когда в Сосновке умер старый священник, когда его истонченная страданиями душа покинула изможденное тело и отправилась в путь всея земли, на верхушке кривой сосны проснулся задремавший, было, ветер. Он встрепенулся и что есть сил дунул в сторону гнилого болота. Торопливо взлохматив на ходу шапку березовой рощи, он ухнул в дупле вздыбившегося могучей кроной старого дуба и, вспугнув серого филина, влетел под большую болотную корягу. Черная полусгнившая древесная масса шевельнулась, крякнула и слегка повернулась набок, всколыхнув покой вековой бездонной трясины. Зашевелились дремучие мхи, болото глухо заворчало, и возмущенные метановые пузыри снизу вверх пробуравили ее плоть, разогнав на поверхности сотней торопливых кругов зелено-бурую ряску. Именно в этот миг и проснулся ленивый лесной дед — леший. От долгого сна он совсем высох и превратился в корявый еловый сучок, затерявшийся в ставшем теперь не по размеру большим, запахнутом навыворот, кафтане. Правый лапоток, надетый по обычаю на левую ногу, свободно колыхался и щекотал безпомощные пальцы стопы. Леший раздраженно поежился, двинул треугольным ухом и прислушался к суетливому болотному бульканью. «Цыц, — сердито рявкнул он, что бы упорядочить суматошные ночные голоса, — не все сразу!» Волнение послушно улеглось, и суетливый отголосок ветра тут же сообщил последнюю новость. Леший резко двинул еловыми ножками, так что синяя его кровь встрепенулась и резво заструилась по набирающим силу жилам. Все члены его ожили, наполнились энергией и объемом. Через несколько мгновений он уже стал живым и полнотелым, таким, как был прежде, до своего глупого и безсрочного сна. «Наконец-то, — двинул он закипевшим жизнью телом, — пришло наше время. Пора!» Он оттолкнулся ногами от спрессованного торфяного дна, разом выскочил прочь из болота и, легко пролетев метров пятьдесят по воздуху, угодил прямо в крону приземистой ели. «Ну, вот, — удовлетворенно прошептал леший, — довольно быть водяным пузырем. Леший я, еловый, плоть от плоти лесной!» Он спрыгнул вниз и гигантскими скачками понесся сквозь лесную чащу. Мчался он, не разбирая дороги, как стадо обезумевших лосей, и лес испуганно хрустел, словно засохший пирог, который неумело разрезают тупым столовым ножом…
Проскочив сосновый бор, уродливую проплешину вырубки и умирающее озеро, леший замер подле огромного замшелого валуна, на три четверти ушедшего в землю. «Кажись здесь», — прошептал он и уперся руками в могучую грудь камня. От его напряженных усилий в воздухе повис сухой треск, будто стайка невидимых молний коротко и зло рассекала вокруг пространство. Камень задрожал и медленно двинулся, а земля вокруг него ожила и с недобрым бурчанием зашевелилась. Через минуту все было кончено, и леший нырнул в разом открывшейся в земле черный провал. «Шел, нашел, потерял», — ворчал он и шарил в темноте руками. Лесную бабу он обнаружил прямо у себя под ногами. Не сразу и понял, что небольшой берестяной свиток — это именно и есть она, крючконосая старуха. «Эка тебя скочевряжило», — обезкуражено пожал он плечами и прошептал первую часть магической формулы:
— Мы часть той силы, что вечно хочет зла…
— И вечно его творит, — едва различимо донеслось из глубины берестяного свитка.
Но леший, даром, что корноухий, сумел расслышать и разобрать.
— Сейчас оклемаешься, — успокоительно прогундосил он, отряхивая свиток от налипших земляных комочков, — время к тому располагает. Наше сейчас время.
Он вырвал несколько волосинок с острой макушки уха, прошептал какие-то заветные колдовские слова… но ничего, ровным счетом, не произошло, разве что краешек берестяного свитка чуть шевельнулся.
— Не желаешь просыпаться? — сердито ухнул леший, — Не стыдно тебе? Кто за нас работать будет? Все на свете проспали!
Он принялся хлопать в ладоши, топать ногами и крутиться вокруг себя, однако свернувшаяся в берестяную трубочку лесная баба никак не желала оживать.
— Эка незадача, — леший растерянно почесал плешивый затылок, потом протянул вверх руку и достал вдруг невесть откуда появившийся мешок с лямками.
— Ну, ладно, мы тебя покудова в котомку, — пробурчал он тихо, сунул берестяной свиток в мешок и закинул тот за плечи, — а сейчас пора, время дорого…
И опять под натиском его стремительного движения трещал лес, тряслись и осыпались зеленой хвоей ели и сосны, а звери забивались поглубже в норы и испуганно замирали… Лишь на околице деревни Сосновка леший замедлил свой сумасшедший бег и приостановился.
— Значит помер ваш поп Ляксей? — торжествующе проблеял он. — Теперь держись, худосочное племя!
— Ась? — донесся из торбы слабенький голосок.
— Вот-вот, говорю же, наше время приспело — помер здешний поп, никто нам сегодня мешать не будет! — леший зашелся в булькающем смехе. Потом вдруг напрягся, раздул ноздри и засвистал, да так по-богатырски залихватски, что у живущей на краю деревни бабки Аксиньи повалился забор, а колодезный журавель, взмахнул ведром, да и закрутился шумной
