стене портрет Президента страны. — Не знаю прямо, что с тобой делать?
В первое мгновение Петру Петровичу стало непонятно, ему ли все это говорится или самому Михаилу Сергеевичу, с сомнением сквозь тонкие золотые очки вглядывающемуся в необозримое российское пространство: не велико ли, мол, по цивилизованным европейским меркам? Однако, дошло до Петра Петровича: ему сказано, кому же еще? Кто ж так запросто замахнется на главу Великой, покамест еще, Державы?
— Да не пил я, — растерянно промямлил Петр Петрович, — вы же знаете, я ни-ни на работе.
— Да знаю я, — махнул рукой начальник, — поэтому и удивился, не скрою. И не поверил бы, если бы не партийный ответственный человек об этом рассказал. Тут уж нельзя не поверить.
«Колька, шельма, — тут же догадался Петр Петрович, — точно Колька». Кровь прилила ему к голове и застучала в висках.
— Набрехал он, — тихо сказал Петр Петрович, от обиды едва переводя дыхание, — Неправду сказал. Это он от злости, чтобы нагадить мне. У нас старые счеты, он специально меня искал…
— Знать ничего не хочу! — резко оборвал начальник, — виноват, так повинись; нет, так иди договорись с человеком, тем более, что давно, говоришь, знакомы. А то заладил, как баба: «Не виновата я!». Я, если хочешь знать, и сам ему предлагал: давай, мол, по тихому разберемся; зачем, мол, сор из избы выносить. А он ни в какую — в партком, мол, пойду, а нет — так и выше. Так что пойми меня, Петр, я оставить это так теперь не могу — не в моей власти. Разве ж ты сам с ним порешишь все по мирному? А?
Петр Петрович лишь растерянно пожал плечами. Он и сам сейчас не понимал, как лучше: и идти просить, с одной стороны, невозможно, и под наказание напрасное, с другой стороны, не с руки попадать.
— Иди подумай, — махнул рукой начальник, — Вижу, темная это история, но если не помиришься, так тебе это не пройдет. Подумай семь раз прежде.
В заводском дворике Петр Петрович привалился спиной к понурой, чахлой березке, задавленной густой ядовитой пылью и чудовищным несмолкающим грохотом. Непонятно было, кто из них сейчас более несчастен: она, по чьей-то злой прихоти выросшая в негодном для жизни месте; или он, безвинно пострадавший и не понимающий в этакой ситуации ровным счетом ничего? «Что делать, как быть? — мучительно тяжело ворочались в голове вопросы и от безсилия накатывали слезы. Только не было им дороги наружу: не для работяги эта забава, не для мужика. А березка тянула к нему свои чахлые веточки, словно силилась коснуться и успокоить: «Ничего, брат, бывает и хуже, не тебе одному тяжело…»
Он дождался, таки, у проходной бывшего друга, переборол себя и сделал шаг навстречу. Но Николай Антонович, как увидел, кто его поджидает, надулся, покраснел, потом, как от чумного, шарахнулся в сторону, плюнув прямо под ноги в конец растерявшегося Петра Петровича. В общем, вторая встреча вышла-таки, прямо сказать, не краше первой…
— Да я его придушу, гада, — дома стучал Петр Петрович по столу кулаком, пугая домашних, — да я его за проходной монтажкой по башке ошарашу и вся недолга. Да я его…
— Окстись, Бога побойся — оборвала разом жена и указала на икону Спасителя в углу, — Бог терпел и нам велел. У тебя семья, дом; повинись пойди еще раз, простит. Человек ведь чай, не ирод какой. Простит, и ты его прости.
— Нет, я не прощу! — как железом по стеклу проскрежетал Петр Петрович. — Теперь уж точно никогда! С завода уйду, но дождусь, когда он подохнет. Вот тогда уж попляшу! Вволюшку натешусь!
— Бес тебе в ребро вошел! — заголосила жена. — Как это уйдешь? А квартира? У нас же дочка на выданье, сын подрастает, и все в одной комнате ютимся. Как же дальше?
— Не пропадем, руки у меня на месте, а с завода все равно уйду, — сказал, как отрезал Петр Петрович, — сраму напрасного не хочу нести и точка!
Начальник цеха поначалу отговаривал.
— Ты подумай, что делаешь, Петр? — попросил по дружески. — Времена-то нынче наступают аховые. Что дальше будет? Здесь-то ты как родной, свой, одним словом. А там, куда уйдешь? Все заново?
— Да уж свой, — пробурчал Петр Петрович. — Был бы свой, не поступили со мной так. Не меня, а Кольку бы под зад коленкой.
— Да не гоню я тебя, — развел руками начальник, — ты уж потерпи, разберем мы тебя на месткоме, я посодействую, чтобы не очень-то тебя наказали. А ты все равно повинись, пусть и не виноват. Делать-то нечего?
— Не буду я виниться. Вот
