— А что я, терпеть буду? — повысила голос приземистая бабуля. — Я посоветовалась с умными людьми, они подсказали, что делать. Теперь выхожу ночью и подливаю ей кое-что под дверь. Пусть нюхает, да нос воротит. Пусть знает…
Стоящий рядом плюгавенький мужичок хихикнул и толкнул Петра Петровича в бок:
— Гляди, вот неугомонное бабье племя. Из за фигни разной воюют, ссорятся меж собой, ссаку подливают под дверь. А дел-то? Ее видишь ли обозвали? Беда какая. Видно и впрямь хороша, поделом такой. Нет чтобы просто забыть, да простить? Так нет же, будут теперь до смерти друг другу нервы портить. Вот ведь курицы, а?
Мужичек опять хихикнул, призывая, видно, к тому же и Петра Петровича, но тот лишь криво улыбнулся, потом отвернулся в сторону и помрачнел…
В конце концов, привела судьба Петра Петровича на какой-то оптовый склад, притулившийся на Запсковье, прямо на берегу реки Великой и соседствующий с десятком других, ему подобных. Накануне Петру Петровичу точно пообещали, что там вакантно место грузчика. Все складывалось удачно: сам хозяин, азербайджанец Муса, оказался на месте. Он прищуренным взглядом с головы до ног осмотрел Петра Петровича, почесал сквозь расстегнутую рубаху толстую волосатую грудь и милостиво кивнул:
— Работай, только если что сопрешь, ноги-руки вырву. Если пьешь на работе, лучше сам сразу уходи, потом хуже будет. Накажу. Я знаю вашего брата: как свиньи пьете. Воруете и пьете!
Впрочем, говорил все это Муса вполне доброжелательно; вальяжно разместив свое жирное тело в дорогом кресле, он покручивал на пальце огромный золотой перстень и то и дело почесывал грудь, словно целый полк насекомых проводил там военные маневры. Петр Петрович, хоть и тошно было, терпел, да уж и привык ко всякому, стоял столбом и не мигая слушал хозяина, а тот не спеша продолжал, что называется, вводить в курс дела:
— Платить тебе будут каждую неделю, — говорил он самодовольно, с чувством глубокого достоинства и почти что без акцента, — по началу по пятьдесят рублей за день. Тут у нас завскладом руководит, Антоныч. Как с отпуска выйдет, будешь его во всем слушать. Все понятно? Если да, завтра выходи.
— Понятно, — хмуро кивнул Петр Петрович и пошел восвояси.
Дней пять Петр Петрович работал без всяких происшествий и недоумений. Таскал, себе, с места на место мешки, ящики да коробки. Изредка появлялся хозяин в сопровождении гомонящих по своему земляков и, иногда, молодых полуголых местных девиц.
— Прывык? — спросил в первое такое посещение Муса и с силой хлопнул Петра Петровича по спине…
В присутствии земляков Муса почему-то старался говорить с нарочитым акцентом. А вообще-то, как рассказали Петру Петровичу знающие люди, Муса чуть ли не всю жизнь провел во Пскове, работал оператором котельной, рубщиком мяса на базаре и даже, вроде бы, участковым милиционером. Так что с давних пор в здешних местах был он человеком свойским и вполне обрусевшим, но нынче старался напустить на себя пришлый, заграничный вид, даже четки взялся носить на руке, что твой мулла. Но что делать? Знать, время такое приспело, что не в почете стало наше исконное.
Петр Петрович криво улыбнулся хозяйской ласке и сказал, что всем, мол, доволен. Муса в ответ что-то похабно гаркнул по своему, так что земляки заржали, как жеребцы.
Но в остальном все у Петра Петровича было нормально и работать он собирался здесь долго, сколь сил его на то хватит. А на шестой день вышел на работы из отпуска завскладом Антоныч…
Это для Петра Петровича стало тем еще сюрпризом. Оказывается, звали-то Антоныча Николаем. И был он тем самым Николаем Антоновичем из деревни Гусинец, который сквозь всю-то жизнь Петра Петровича пророс как зловредный сорняк. «Не может быть!» — только и подумал Петр Петрович, а потом напал на него сущий столбняк, так что даже мысли в голове перестали ворочаться.
Николай Антонович совсем полысел, усох, ссутулился, голову в плечи втянул, но глаза из-под очков смотрели цепко и зло. А повел он себя при встрече как-то странно и непонятно; так, словно не двенадцать лет миновало с последней их встречи, а какая-нибудь паршивенькая неделька другая.
— Удивляюсь я тебе, — сказал он буквально сразу, как увидел бывшего дружка, — Удивляюсь, говорю, я тебе Петруха. Чего ты все приключений на свой зад ищешь? Судьбу испытываешь? Нашел меня, значит? Рад? А я ведь здесь тебя, чуть что, в рог бараний сверну. Я здесь большой человек. Чего добиться-то хочешь?
— Да не знал я, что ты здесь работаешь, иначе не пошел бы, — честно признался Петр Петрович, — мне бы тебя хоть век не видеть.
— Говори, говори, — сморщился Николай Антонович, — я про твои задумки и мечтания не забыл. Помнишь, как угрожал мне? Тоже мне, неуловимый мститель. Я бы тебя тогда раздавил, как клопа, но повезло тебе — ускользнул. Что, по новому все начать хочешь?
