следила как, одна шоколадная бомбошка за другой исчезают за заборами их железных зубов. Лидия Андреевна из третьей группы склонялась к тому, что 'может Зинке и повезёт, баба она собою видная', а Катька Бориска в ответ лишь качала сивыми кудряшками: 'Подцепить-то подцепит, да кабы вот не триппер'. Антошка не знала что значит 'триппер', на мгновение ей представилось как вчерашние рыболовы, подцепив маму за руки и за ноги, с криком 'поматросим и забросим' раскачивают и забрасывают её на самую глубину реки, а она смеется и бултыхается, как маленькая, но почему-то всё равно показалось, что воспитательницы говорили что-то нехорошее. Поэтому после полдника, во время музыкального занятия, отпросившись 'по большому', она вернулась в группу, где на взрослом столе лежала мамина коробка. Она не знала, что собирается сделать с оставшимися конфетами, толи спрятать в карман, толи попросту сразу запихнуть себе в рот все до единой – главное было их спасти. Она понимала, что собирается сделать что-то ужасное, за что накажут, а может даже отведут в изолятор и сделают укол, но всё же, отважно приблизилась к коробке, открыла её... Внутри, в пластмассовых формочках, лежали яблочные огрызки с еденными семечками, хлебная корка, крошки и два папиросных окурка. Трудно было поверить, что ещё совсем недавно здесь лежали кругленькие создания с малиновой начинкой в толстеньких шоколадных брюшках, которые только и ждали, что она прибежит к ним на помощь, но увы. Антошка смахнула слезу и вернулась на музыкальное занятие, когда, страшно задаваясь, дежурные уже раздали металлофоны и группа грянула: 'Во саду ли, в огороде девица гуляла'.
У музработника Марьванны – хриплый голос и аккордеон, давно ставший частью её неуклюжей фигуры. Она большая и шумная. Дети любят её за то, что с ней всегда весело, и уважают за то, что во время войны она была разведчицей и её наградили медалью 'За отвагу'. Антошка сама видела, как в День Советской армии та поблёскивала на толстом костюме с ватными плечами, в котором Марьванна была похожа на дрессированного медведя. Антошка любит, когда её хвалят и называют 'артисткой' поэтому, несмотря на пережитое разочарование, изо всех сил била деревянными молоточками по металлическим планочкам, с написанными на них нотами, громче всех пела, и постепенно досада, так больно схватившая её за горло отпустила. Даже то, что Марусин вместо правильных слов исподтишка напевал: 'во саду ли в огороде бегала собачка, хвост подняла, нафуняла, вот тебе задачка', казалось не обидным, а смешным.
После маминого отъезда день посещения стал для Антошки вроде как и ни к чему – всё равно никто не приедет. Как и все, каждую неделю она покорно подставляла голову медсестре для проверки на вшивость, убирала территорию, гадала по травинке на петуха и курочку, потихоньку относила сторожихиной дворняжке Белке, которую хотелось любить и жалеть, утаённую с обеда котлету. Единственное что отличало её от других детей так это то, что все они ждали дня посещения, а она – чуда. Секретов у неё было больше, чем у других, а перед сном, как учила баба Вера, она на всякий случай молилась Боженьке. А вдруг поможет!
И вот однажды, во время завтрака, скрипя накрахмаленным халатом, в группу вошла заведующая, обвела всех торжественным взглядом и, выдержав паузу, во время которой они притихли, а Катька Бориска льстиво заулыбалась, произнесла заветную фразу: 'Завтра – день посещения'. Тишина зазвенела и, казалось, вот-вот взорвётся ликующим криком, но предупреждая его заведующая, нахмурилась и добавила: 'Если, конечно, вы будете вести себя не просто хорошо, а отлично'. И вот, вместе с ненавистной пшенкой, им пришлось проглотить, обуявший их восторг, а после завтрака, вместо положенной по распорядку дня поляны, отправиться в баню. А как же иначе? Не встречать же родителей замурзанными, как неумытые поросёнки?
Баней на даче служит расположенный на краю территории у самого леса бревенчатый сарай с высоким крыльцом, похожий на избушку на курьих ножках, к которому в обычные дни им подходить не разрешается. Там, в духовитом тёмном нутре, сохнут собранные на прогулках букеты с ромашкой, зверобоем, мать- мачехой, но по субботам сухие ломкие охапки выносят на солнышко, а на их месте устраивают баню. По дороге Клепиков забылся и дёрнул Данилову за косичку. Тут все испугались, что сейчас она заревёт, как пожарная серена, и из-за неё отменят день посещения, но она – молодец – сдержалась, лишь сладко зажмурилась и пообещала: 'Завтра папка приедет, я всё ему про тебя скажу'.
В баню они ходить не любят даже больше, чем на поляну. Кому же понравится у всех на виду раздеваться и, умирая от щекотки, корчиться в крепких руках Катьки Бориски, когда распаренная, в мокрой комбинашке с прилипшими ко лбу кудряшками она изо всех сил трёт им живот и спину жесткой мочалкой. А мыльная пена? По виду напоминает растаявшее мороженое, а на вкус ужас, что такое: в прошлом году Антошку от неё даже вырвало. А глаза как жжёт? Слёзы сами собой из глаз так и текут горячие, как чай. Единственное, что в бане весело, так это когда их окатывают из толстого, похожего на змею шлага. Раньше, в малышовой группе, они его боялись и жались по углам, а сейчас весело скачут под струёй, забыв, что надо стесняться своих 'глупостей'.
Потом в прохладном предбаннике кастелянша Олимпиада Сергеевна по списку раздавала им в руки чистые трусы и майки и весь день им нельзя было кататься на качелях и играть в песочнице, зато вместо тихого часа в большом зале дома отдыха 'Текстильщик' состоялась генеральная репетиция и многие волновались, думая, что там будет генерал. Ночь Антошка не заметила, а с утра, не смотря на запрет, несколько раз вместе со всеми бегала к воротам смотреть на дорогу. Воспитательницы отгоняли их, но после завтрака махнули рукой: 'Что с ними поделаешь, не метлой же гнать'. Антошка, хоть заранее и настроила себя спокойненько, пока никого в группе не будет, наиграться игрушками, всё же не удержалась и, поддавшись всеобщему волнению, тоже стала ждать. Ей казалось, что чем изнурительнее и дольше будет ожидание, тем больше вероятность того, что мама всё же приедет. Но вот, из-за поворота вывернул тяжёлый, как бегемот, автобус и, напукав вонючим дымом, остановился у столбика с дощечкой '42 км'. Двери отворились...
Кто-то уже вышел и, щурясь от солнца, всматривался в смуглевшие за забором детские лица, кто-то решительно пёр к воротам, а тётенька в очках, не дождавшись своей очереди, через открытые окна кричала: 'Здесь мы, Олечка, и Гоша здесь, и бабушка, и Мурзик'. К Екатерине Борисовне то и дело подбегали счастливчики с криком: 'Екатеринбасна, ко мне приехали!', у ворот кипела толкучка, кто-то изо всех сил подпрыгивая, звал: 'Мама, мама, вот же я!', а кто-то толстым голосом удивлялся: 'Смотри как вымахал! Богатырь, да и только!'.
Отвернувшись от чужого праздника, просунув голову через железные прутья забора, Антошка смотрела на опустевший автобус и безучастно курившего рядом водителя. Меж тем голос заведующей несколько раз оглушительно рявкнул по радио: 'Раз, раз', смолк и вдруг, прорвался из немоты эфира хрипом: '...варищи родители, во избежании ..носа не кормите детей немы... руктами, не купайте ...ке, не разреша ... песке. В районе зарегистри.. несколько случаев ...рии...'. Она говорила и говорила, а по дороге, ведущей в поля и к реке, пестрым табором растянулась толпа с рюкзаками и одеялами, гамаками и бадминтонными ракетками, сумками полными конфет, ватрушек, протёкших газетных кульков с малиной и смородиной. Мутными от слёз глазами Антошка смотрела вслед восседавшей на плечах у папки Даниловой и толстой паре в войлочных панамах, уводившей пьяного от счастья Марусина.
'Ну что, пойдём, горе моё, – будто издалека донёсся до неё голос Катьки Бориски, – побудешь сегодня во второй группе с Ниной Никитичной, у неё Гусев и Моисеенко остались неохваченные, а ко мне муж приехал, мне, чай, тоже отдохнуть не грех'. Уж на что, казалось, Антошке грустно было, но при известии, что не одна она такая разнесчастная, что есть, оказывается и другие 'неохваченные', она почти обрадовалась. А то, что весь день придётся просидеть во второй группе, а не в своей, так это даже хорошо. Нина Никитична – воспитательница хоть и пожилая, но добрая. Точно так же, как и у них в группе, здесь под белым плафоном висят липкие ленты, с чёрными точками мёртвых мух, так же с портрета на стене улыбается кудрявый мальчик Ленин, так же по стенам развешаны 'наглядные пособия' и так же душно.
На руках у Нины Никитичны плакала безутешная маленькая Моисеенко, а в коридоре за руку с матерью им встретился заплаканный, но успевший уже перемазаться шоколадом Гусев. Оказалось, его родители ехали к нему не на общем автобусе, а на собственном мотоцикле с коляской, да вот не доехали. Всего в километре заглохли, так что отец остался на дороге грязными по локоть руками копаться в нутре блестящего, как стрекозиное брюшко мотоциклетного мотора, а мать за сыном пешком пришла.
'Ну вот, привела тебе, Никитична, своё сокровище – уж ты не взыщи. Эта на югах прохлаждается, а ребёнок тута один мается. Да ещё и мой приехал, как снег на голову. Уж я тебя потом отдарю по-свойски, в обиде не останешься', – извиняющейся скороговоркой басила Катька Бориска, подталкивая Антошку от
