случае, а я — нет. И нечего пытаться заставить меня чувствовать себя плохой дочерью!
— Я только хотел… ладно, неважно.
У него был такой удрученный вид, что сердиться я уже не могла.
— Хорошо, — тронув его за плечо, примирительно сказала я, — если тебе станет от этого лучше, я куплю ей торт, когда дойдем до магазина.
— Не утруждай себя.
— Дэниэл! Ты что, еще дуешься? Что это еще за шгучки — «не утруждай себя»?!
— Да, — раздраженно буркнул он, — я попросил тебя не беспокоиться, потому что уже купил ей торт.
Я попыталась возмутиться:
— Дэниэл Уотсон, ты все-таки подхалим!
— Вот и нет. Я просто воспитанный. Твоя мама приготовила для меня обед, и прийти с пустыми руками было бы невежливо.
— Можешь называть это вежливостью, а я называю подхалимажем.
— Ладно, Люси, — улыбнулся он. — Называй как хочешь.
Мы свернули за угол, я увидела свой дом, и у меня екнуло сердце. Ненавижу этот дом. И приходить сюда ненавижу.
Тут я спохватилась и строго сказала:
— Дэниэл! Скажи при маме хоть слово про Гаса, и я тебя убью.
— Будто я сам не понимаю, — обиделся он.
— Вот и хорошо, что мы друг друга понимаем.
— По-твоему, она не обрадуется? — желчно спросил Дэниэл.
— Заткнись!
36
Я увидела, как в окне гостиной колыхнулась штора. Мама побежала открывать входную дверь раньше, чем мы успели нажать кнопку звонка.
Я сразу же загрустила.
Неужели ей больше нечего делать?
— Входите, входите, добро пожаловать! — весело защебетала мама — само гостеприимство и любезность. — Вечер такой холодный, скорее в тепло! Как дела, Дэниэл? Какой ты молодец, что не побоялся долгой дороги и приехал к нам! Замерз? — спросила она, хватая его за руки. — Нет, вроде не очень. Снимайте пальто и проходите в дом, я только что поставила чайник.
— Не знал, что нас ждет чайная церемония, — многозначительно и лукаво улыбнулся ей Дэниэл.
— Перестань! — по-девчачьи звонко рассмеялась она, беззастенчиво строя ему глазки. — Ужасный человек, ужасный!
Я засунула в рот два пальца и тихо захрипела.
— Прекрати, — шепотом приказал Дэниэл. — Ты ведешь себя как капризный ребенок.
Его слова разозлили меня, поэтому, когда мы сняли пальто в крохотной прихожей и оставили их на перилах лестницы, я сделала глупую гримасу и раз пятьдесят противным голосом произнесла: «Капризный ребенок».
Потом мы немного подрались. Я пыталась ударить его, но он поймал мои запястья и держал крепко. Потом он смеялся надо мной, пока я лягалась и извивалась в его лапищах, стараясь вырваться, но не могла ослабить его хватку ни на дюйм, а он стоял как ни в чем не бывало и ухмылялся.
Эта демонстрация мужской силы несколько растревожила меня. Будь на месте Дэниэла любой другой мужчина, потасовка вышла бы очень эротичная.
— Ты, громила!
Я знала, что он обидится, и была права, потому что он немедленно меня отпустил. И тут я испытала легкое разочарование. Извращенная я все-таки натура.
Мы вошли в теплую кухню, где мама сновала вокруг стола, возясь с печеньем, сахаром и молоком.
Папа, тихонько похрапывая, дремал в кресле. Пушистые белые волосы вихрами торчали над его головой. Я нежно пригладила их. Очки сидели на носу косо, и у меня болезненно сжалось сердце: я вдруг поняла, что папа похож на старика. Не на мужчину средних лет, не на пожилого, а на сухонького старичка.
— Сейчас выпьете по большой чашке горячего чая и совсем отогреетесь, — сказала мама. — Люси, у тебя новая юбка?
— Нет.
— Откуда она?
— Она не новая.
— Я отлично слышу. Так откуда?
— Ты все равно не знаешь.
— А ты попробуй, скажи, — я ведь не такая старая перечница, как она думает, — звонко рассмеялась она, обращаясь к Дэ-ниэлу и через весь стол подвигая к нему блюдо с печеньем.
— Кукай, — процедила я сквозь зубы.
— Ничего себе название для магазина, а? — осклабилась она, притворяясь, что ей смешно.
— Я же говорила, ты не знаешь.
— Не знаю. И знать не хочу. Из чего она? — Мама помяла пальцами ткань.
— Откуда мне знать? — огрызнулась я, вытягивая подол из ее клешней. — Если вещь мне нравится, я ее покупаю, а из чего она, мне все равно.
— По-моему, чистая синтетика, — продолжая ощупывать юбку, заметила мама. — Смотри, смотри, искры летят!
— Перестань!
— А подол как обработан — малый ребенок лучше подрубил бы. Сколько, ты говоришь, ты за нее отдала?
— Я ничего не говорила.
— Ладно, так сколько же?
Мне хотелось ответить, что этого я ей говорить не собираюсь, но я понимала, как по-детски это прозвучит.
— Не помню.
— Помнить-то ты помнишь. Тебе просто стыдно сказать мне. Наверняка цена несуразная и отдала ты намного больше, чем она того стоит. Да, Люси, деньги считать ты не умела никогда.
Я стоически молчала.
— Знаешь старую поговорку: дураку и его деньгам всегда не по пути.
И снова мы все трое погрузились в тяжелое молчание. Я демонстративно не прикасалась к чаю, потому что готовила его мама.
Вечно она будит во мне все самое дурное.
Напряжение разрядил Дэниэл: он вышел в прихожую и вернулся с тортом, купленным для гостеприимной хозяйки.
Разумеется, она пришла в телячий восторг и накинулась на Дэниэла, как кожная сыпь.
— Вот это я понимаю — воспитанный человек! Спасибо, только зачем же было тебе тратиться? Увы, дела мои печальны, если моя собственная родная кровиночка пришла к матери с пустыми руками.
— Это не от одного меня, а от нас обоих, — нашелся Дэниэл.
— Подлиза, — едва слышно прошептала я через стол.
— Вот как, — промолвила мама. — Что ж, Люси, спасибо. Только разве ты не знала, что в пост я
