голову.
— Если не возражаете, сэр, — вежливо заговорил старший инспектор, — мы начнем сначала. Вы утверждаете, что убили мистера Констейбла?
— Боюсь, мы не сможем продвинуться дальше, инспектор, если вы хотя бы не попытаетесь рассмотреть такую возможность и не прекратите задавать мне один и тот же вопрос. Да, я убил его.
— Каким образом?
— Это мой секрет. — Пенник стал задумчивым. — Внезапно я начал осознавать, как важен такой секрет в этом мире. Вы не можете ожидать, что я выдам его.
— Не могу, черт побери?.. Ладно, успокойтесь! Почему вы его убили?
— На это ответить гораздо легче. Я считал его недоумком с дурными манерами, грубо обращающимся с женой, оскорбляющим гостей и вообще служившим препятствием умственному и моральному прогрессу. Как личность он испытывал мое терпение. Как объект эксперимента он был человеком, потеря которого стала бы едва ли ощутимой. Хотя доктор Сэндерс расходится со мной во взглядах на все прочее, в этом он со мной согласится. Поэтому я и сделал мистера Констейбла объектом моего эксперимента.
— Эксперимента! — повторил Мастерс. — Но какие средства вы использовали, сэр? Изобрели новый удар в живот или по голове, который всегда срабатывает? Или напугали беднягу?
— Следовательно, вы слышали о научных возможностях, — заметил Пенник, устремив светлые глаза на Сэндерса.
— Ну, так какой же способ вы применили?
— Это вам придется выяснить самому, — улыбнулся Пенник.
— Значит, вы признаете, что воспользовались одним из этих способов?
— Напротив. Я не воспользовался ни одним из них — разве только в определенном смысле.
— Что вы имеете в виду?
— Что я намеренно использовал оружие, которое может нанести удар и при правильном применении убить. Если вам требуется наименование, назовите его «телесилой», способной притягивать или, наоборот, отталкивать на расстоянии. Я не знал… — глаза Пенника опять блеснули, — что она способна действовать с такой мощью, инспектор. Не допытывайтесь о подробностях. Но это разновидность того же процесса, который помогает мне определить, о чем вы думаете в данный момент.
— Значит, вам известно, о чем я думаю, а? — осведомился Мастерс, склонив голову набок.
Пенник рассеянно улыбнулся:
— Разумеется, о моей безвременной кончине. Это должно быть очевидно каждому, кто посмотрит на вас. Но я подразумевал скрытые мысли, которые вы пытаетесь выбросить из головы. Сегодня вы надеваете маску фальшивого добродушия, потому что в глубине души обеспокоены. У вас есть ребенок — думаю, дочь, — которого положили в больницу на операцию по поводу аппендицита. Девочка не слишком крепкая, и вы всю ночь не спали, тревожась.
Мастерс покраснел, потом побелел. Сэндерс еще никогда не видел подобного выражения на лице своего друга.
— Вы рассказали ему? — осведомился старший инспектор, круто повернувшись.
— Сожалею, но я об этом не знал, — ответил Сэндерс.
— Но это правда? — спросил Пенник. — Поверьте, друг мой, рано или поздно вам придется это признать.
— С вашего позволения, сэр, мы не будем касаться моих личных дел, — сказал Мастерс. — Едва ли вы можете доказать, чем вы занимались, когда мистер Констейбл был убит.
— Меня интересовало, когда вы зададите этот вопрос, — улыбнулся Пенник, показывая зубы. — Давайте проясним это раз и навсегда. Доктор Сэндерс и мисс Кин подтвердят, что в пятницу без четверти восемь вечера мистер Констейбл был жив и здоров. Кажется, он ходил расследовать кое-какие странные происшествия в комнате доктора Сэндерса. — При этих словах Сэндерс почти физически ощутил волну злобы. — В это время я был внизу. Около без четверти восемь в заднюю дверь позвонили, и я открыл ее. Некая миссис Чичестер обещала прийти и приготовить еду, так как слуг в доме не было. Это оказалась она, сопровождаемая сыном Луисом. Я собирался сам готовить обед, но сказал, что они могут помочь, если хотят. По какой-то причине они нервничали…
Сэндерс решил вмешаться. Эта часть дела ему особенно не нравилась.
— Может быть, вы расскажете старшему инспектору, почему они нервничали, мистер Пенник?
— Не понимаю.
— Миссис Чичестер и ее сын скажут вам, — объяснил Сэндерс, — что, когда мистер Пенник открыл им дверь, он дышал тяжело, как будто только что бежал, и закатывал глаза. От без четверти восемь до восьми его иногда словно охватывали легкие приступы. В восемь, когда миссис Констейбл начала кричать, они не выдержали и убежали из дома, как будто за ними гнался сам дьявол.
— Как насчет этого, сэр? — нахмурился Мастерс.
Сэндерс посмотрел на Пенника.
— Меня интересует, почему он тяжело дышал, когда открыл дверь. Не был ли он, к примеру, наверху?
— Нет, не был, — сказал Пенник. — Но доктор Мастерс очень любезно… — он сделал легкую паузу, — очень любезно изложил события за меня. Миссис Чичестер и ее сын подтвердят вам, что от без четверти восемь до восьми я не покидал кухню и столовую — дверь между этими комнатами оставалась открытой, и они все видели. В качестве медицинского факта доктор Сэндерс скажет вам, что мистер Констейбл умер около восьми. Думаю, этого достаточно.
Мастерс уперся кулаками в бока.
— Безупречное алиби, а?
— Это вы сказали, — усмехнулся Пенник.
Последовала пауза.
— Я знаю английские законы, инспектор. Вы не можете арестовать меня и даже получить ордер. Вы не можете применить ко мне допрос третьей степени. Вы не можете даже запереть меня в камеру как важного свидетеля — как я говорил, я испытываю ужас перед замкнутым пространством. В любом случае я не свидетель. Я всего лишь убил человека. Но я не вижу, что вы в состоянии предпринять по этому поводу.
Старший инспектор молча уставился на него. Пенник потянулся за шляпой и тростью. Солнце падало на его редкие рыжеватые волосы. На миг он выпятил грудь и поднял глаза к потолку.
Внезапно в его голосе зазвучало вдохновение.
— «Когда в седьмый раз священники трубили трубами, Иисус сказал народу: воскликните, ибо Господь предал вам город!»[10] — Он сжал кулак и со стуком опустил его на стол. — С помощью сердца, тела и разума я открыл новую великую силу, джентльмены. Я проник в сокровищницу неведомого. Доктор Сэндерс скажет вам, что нет области более и таинственной и непостижимой, чем сила, именуемая нервной энергией, но я нашел ее секрет. Теперь я поставлю жалких научных червей на место, докажу, что их логика — сплошное ребячество. Но этот дар следует использовать осторожно и только во имя добра! О мистере Констейбле, каким бы достойным человеком вы его ни считали, едва ли будут сожалеть…
— Вам не приходило в голову, — прервал его Сэндерс, — что о нем может сожалеть его жена?
— Его жена! — полупрезрительно произнес Пенник.
— Она полезный член общества, достойная женщина. Вы понимаете — если, конечно, вы действительно это сделали, — что разбили ее сердце?
— Если я действительно это сделал? — переспросил Пенник, слегка приподняв рыжеватые брови.
— Именно это я и сказал.
Пенник склонился над столом.
— Вы бросаете мне вызов, сэр? — осведомился он.
Последовавшее молчание нарушил старший инспектор Мастерс.
— Спокойно! — рявкнул он. — Так не может продолжаться!
