— Вы абсолютно правы, — согласился Пенник, глубоко вздохнув. — Прошу прощения, доктор. Я не должен забывать определенные факты и делать глупости. Постарайтесь понять меня, джентльмены. Я не претендую на обладание сверхъестественными возможностями и оперирую силой, вполне естественной и хорошо мне известной. Я не утверждаю, что эта сила всегда действует должным образом. Нет, нет, нет! Я куда более скромен и заявляю, что достигаю успеха, вероятно, в семи случаях из десяти. Это я четко дам понять джентльменам из прессы…
На Мастерса обрушилась новая неприятность.
— Погодите! — воскликнул он. — Вы же не хотите сказать, что собираетесь обратиться в газеты?
— Почему бы и нет?
— Но вы не можете сделать это, сэр!
— Вот как? И как же вы намерены мне помешать, инспектор? В полицейском участке Гроувтопа собралось немало журналистов. Я обещал им сделать заявление. Первым ко мне обратился… — он достал из кармана карточку и посмотрел на нее, — мистер Додсуорт из «Ивнинг гриддл». Мне известно, что «Гриддл» — скандальный листок. Я не возражаю — скандал часто стимулирует интерес публики. Но есть и другие, не скандальные газеты. Давайте посмотрим… Мистер Бэнкс из «Ньюс-рекорд». Мистер Мак-Бейн из «Дейли трампетер». Мистер Норрис из «Дейли нон-стоп». Мистер О'Брайен из «Ивнинг бэннер». Мистер Уэстхаус из «Дейли уайрлесс». И наконец, мистер Кайнастон из «Таймс».
Мастерс задохнулся от негодования:
— Значит, вам нужна реклама?
— Мой дорогой сэр, я не ищу рекламу и не шарахаюсь от нее. Если у этих джентльменов есть ко мне вопросы, я охотно отвечу на них.
— И вы собираетесь сообщить им то, что только что рассказали мне?
— Естественно.
— Вы ведь знаете, что им не позволят напечатать ни единого слова из этого, не так ли?
— Посмотрим, — без особого чувства отозвался Пенник. — Было бы прискорбно, если бы меня вынудили снова использовать мое могущество всего лишь с целью доказать его. Не подталкивайте меня к этому, друг мой. Я простодушный человек и хочу лишь приносить всем добро. А теперь, если я вам больше не нужен, позвольте откланяться. Вы сможете найти меня в Форуэйзе, когда захотите. Правда, миссис Констейбл потребовала, чтобы я уехал, — ее неприязнь ко мне начинает граничить с маниакальной, — но полиция велела мне остаться, а я, как вы заметили, всегда рад повиноваться любому разумному требованию.
— Говорю прямо, сэр! Я запрещаю вам давать интервью об этом любой газете…
— Не будьте глупцом, инспектор. Всего хорошего.
Это были его последние слова. Он надел шляпу, взял трость и вышел, холодно кивнув Сэндерсу. Вскоре они увидели его шагающим по дороге к автобусной остановке.
— Ну? — осведомился Сэндерс.
— Он псих! — заявил старший инспектор.
— Вы действительно в это верите?
— А кем же еще он должен быть? — Мастерс задумался. — И все же признаю, что в этом человеке что-то есть. Со мной еще никто так не разговаривал. Я не могу обращаться с ним как с обычным чокнутым, который приходит и заявляет, что он совершил убийство. Таких я встречал тысячами, но, скажу честно, он на них не похож.
— Не становитесь на дыбы, — предупредил Сэндерс, — но предположим, он сообщит, что кто-то еще должен умереть в определенное время, и это произойдет?
— Я просто этому не верю — вот и все!
— Звучит благоразумно, но помощи от этого немного, верно? Можете вообразить, что сотворит из этого бульварная пресса? Неудивительно, что журналисты слетелись…
Мастерс скептически покачал головой.
— Эта сторона дела меня не слишком беспокоит, сэр. Хотя в прессе хватает своих чокнутых, ни одна газета в Лондоне не осмелится напечатать подобную историю, тем более получив распоряжение того не делать. Но должен признаться, меня беспокоит, что, по-моему, Пенник действительно прикончил мистера Констейбла.
— Вы изменили мнение?
— Не в том смысле, какой вы имеете в виду. Но, доктор, этот парень говорил вполне искренне, или я голландец. Такое я чую немедленно. Что, если он изобрел новый способ убивать людей, не оставляя никаких следов, вроде особого удара в живот?..
— Хотя полностью доказано, что он был внизу с миссис Чичестер и ее сыном?
— Нам нужны факты, — упрямо заявил Мастерс. — Пока что меня утешает только одно. Это поставит в тупик джентльмена, которого мы оба знаем! — И он радостно подмигнул. — Строго между нами, доктор, что, по-вашему, скажет об этом сэр Генри Мерривейл?
Глава 8
— Чепуха! — сказал Г. М.
Примерно в те времена, когда был построен Форуэйз, некие предприимчивые декораторы изготовили популярный предмет мебели или обстановки, получивший известность как турецкий уголок. Один из углов гостиной плотно занавешивался тяжелыми восточными портьерами с кисточками, образующими альков, куда помещалась полосатая оттоманка, а на стену вешались ятаганы, а иногда маленький фонарь с желтым стеклом, создавая таинственный и романтический эффект. Турецкий уголок неизменно привлекал флиртующие пары, а заодно собирал всю пыль в доме.
Сидя в наступающих сумерках на краю оттоманки гостиной Форуэйза, Г. М. сердито уставился перед собой.
Даже Мастерс редко видел более злобное выражение на его лице. Передвигая очки вверх-вниз по носу, он переводил взгляд с доктора Сэндерса на старшего инспектора. Когда он передвигал не только очки, но и свою массивную фигуру на оттоманке, ему на лысину сыпалась пыль, заставляя его смотреть вверх и ругаться. Но Г. М. был слишком сосредоточен или полон достоинства, чтобы встать и отойти. А может, ему просто нравился турецкий уголок.
— Вот какова ситуация, сэр Генри, — почти радостно закончил Мастерс. — Что вы об этом скажете?
Г. М. фыркнул.
— Я скажу то же, что и говорил раньше, — проворчал он. — Не знаю почему, Мастерс, но вы постоянно умудряетесь впутываться в самые замысловатые дела, о каких я когда-либо слышал. Вы думаете, что рано или поздно преступникам надоест изобретать для вас грязные трюки, и они для разнообразия станут досаждать кому-то другому, но вам не везет. Можете объяснить, почему это происходит?
— Полагаю, потому, — откровенно признался Мастерс, — что я выхожу из себя так же легко, как вы.
— Как я?
— Да, сэр.
— Что вы имеете в виду? — осведомился Г. М., внезапно вскинув голову. — Вам хватает наглости предположить, что я…
— Ну-ну, сэр, я ничего такого не предполагаю.
— Рад это слышать, — сказал Г. М., с достоинством отряхивая лацканы пиджака. — В этом мире нет ничего, кроме извращенности. Возьмем, к примеру, меня. Разве меня ценят по заслугам? Ха! Можете не сомневаться, что нет.
Сэндерс и старший инспектор уставились на него. Это было новое настроение — не сама жалоба, а усталость в голосе, наводящая на мысль, что плоть — всего лишь трава, а жизнь — утомительная дорога к
