Так вот, думал Сэндерс, в чем заключалась причина дурного настроения Чейса во время уик-энда. Похоже, в этом деле каждый неправильно понимал мотивы других (возможно, по вполне естественным причинам). Но он промолчал, предупрежденный взглядом старшего инспектора. Мастерс внезапно стал вежливым и дружелюбным, и Чейс заметно расслабился.
— Вполне понятно, — кивнул старший инспектор. — Но мы заодно могли бы прояснить и остальные моменты, не так ли?
Чейс усмехнулся:
— Задавайте ваши вопросы, старший инспектор, только не забывайте, что я вряд ли способен споткнуться о собственную юридическую ногу.
— Не забуду. Когда вы видели на площадке мистера Пенника, вы заметили в нем что-нибудь странное?
— Вы все время используете слово «странное». Какой смысл вы в него вкладываете?
Мастерс молча пожал плечами.
— Не могу сказать, что заметил. Свет на площадке был слишком тусклый, чтобы я сумел разглядеть выражение его лица. Пенник шел вразвалку, как большая обезьяна. Но я уже тогда подозревал (и я не опасаюсь обвинения в клевете), что он повредился в уме.
— Повредился в уме?
— Послушайте, старший инспектор. — Чейс опять подбросил портсигар в воздух и поймал его. Казалось, он принял решение. — Я уже угодил в передрягу из-за этой истории. Это правда — Пенник действительно спросил меня в кухне, могут ли его обвинить в убийстве, если он убьет человека при описанных им обстоятельствах. Я ответил, что даже нынешний закон не считает преступлением желать кому-то смерти. Пенник рассуждал обо всем так логично и разумно, что невольно вызывал к себе симпатию. Вы согласны, Сэндерс?
— Пожалуй.
— Но воспринимать его всерьез — увольте!
— Хо-хо! — усмехнулся Г. М. в турецком уголке. — Но теперь вы начали воспринимать его всерьез?
Чейс взмахнул портсигаром.
— В моем представлении чтение мыслей — это одно, — отозвался он. — А дробить человеку череп и кости мыслями, как лучом смерти, — совсем другое. Подумайте, что бы это означало, если бы оказалось правдой! Гитлер внезапно хватается за голову, говорит «Mein Gott»,[14] «Mein Kampf»,[15] или что он там всегда говорит, и падает мертвый, подобно Бисмарку.[16] Я спросил у Пенника: «Могли бы вы, например, убить Гитлера?»
Г. М. посмотрел на него поверх очков:
— И что он на это ответил, сынок?
— Он спросил, кто такой Гитлер.
— Неужели?
— Да-да! Это было все равно что разговаривать с человеком с Луны. Я осведомился, где он был последние пять-шесть лет. «В различных уголках Азии, куда редко доходят новости», — серьезно ответил Пенник. Потом он попросил меня — меня! — быть благоразумным. Во-первых, заявил Пенник, он не утверждает, что может добиться успеха с каждым; во-вторых, он должен сначала познакомиться с жертвой, чтобы «примерить на нее шапку» (понятия не имею, что это означает!); в-третьих, ему необходимо какое-то время находиться в контакте с жертвой, чей интеллект должен быть ниже его собственного.
Старший инспектор бросил иронический взгляд на Г. М.
— По одной из этих причин, — заметил Мастерс, — ему не удастся прикончить Гитлера, Муссолини, Сталина или еще кого-то из важных шишек. Но неужели вы узнали все это, перекинувшись с ним несколькими словами в пятницу вечером?
— Нет-нет, я говорил с ним вчера… Кстати, где он?
— Все в порядке, сэр, — успокоил его Мастерс. — Он не причинит вам вреда.
— Держу пари, что не причинит, если я смогу этому воспрепятствовать. Но где он?
— Думаю, упомянутый джентльмен где-то злится на весь мир. Мистер Пенник хотел поговорить с репортерами в полицейском участке, но я убедил их, что он абсолютно безвреден, — с удовлетворением сказал Мастерс. — Вы ведь не поверили в эту чушь, сэр? Тогда к чему беспокоиться, где он сейчас?
— Мне показалось, — ответил Чейс, — что я только что видел его за окном.
Поднявшись, Мастерс подошел к трем высоким окнам в передней стене дома и со скрипом поднял одно из них.
— Здесь становится жарковато, — заметил он, потом высунулся и вдохнул прохладный воздух, начавший проникать в комнату. В тишине слышались птичий щебет и шорох плюща. Но дорожка была пуста. — Вероятно, куда-то отошел. Мне сказали, что мистер Пенник любит бродить. — Мастерс повернулся от окна. — Я хотел бы, мистер Чейс, задать вам несколько вопросов не о мистере Пеннике, а о вас. И пока я это делаю, доктор, не могли бы вы подняться наверх и попросить мисс Кин присоединиться к нам?
Сэндерс вышел, закрыв за собой двойные двери гостиной.
Ему не слишком понравилось, что Мастерс смотрел в окно как стрелок на башне. Но когда он поднялся на второй этаж и постучал в дверь комнаты Мины Констейбл, все снова стало казаться спокойным и уютным. Хилари Кин сидела у окна с вязанием. Мина в ярком шелковом халате откинулась на спинку кресла у кровати. Рядом с ней находилась пепельница, полная сигаретных окурков, и она продолжала курить очередную сигарету, передвигая ее во рту, как будто ее губы были слишком скользкими. Атмосфера выглядела мирной, но это был сухой и истощенный мир, словно обе женщины исчерпали все темы для разговоров и просто ждали.
— Кто там внизу? — спросила Мина, обернувшись. — Опять этот суперинтендент? Я слышала, как вы впустили его.
— Нет, миссис Констейбл. Это старший инспектор Мастерс и сэр Генри Мерривейл. Они хотят повидать вас…
— Так я и знала. Сейчас оденусь и спущусь. Но у меня нет ничего черного. — На миг Сэндерсу показалось, что ее глаза наполнились слезами. — Не важно. Какое это имеет значение? Попросите их подождать, ладно, доктор?
Сэндерс заколебался.
— Вам незачем одеваться, миссис Констейбл. Сидите здесь, и они поднимутся к вам. Вообще-то они хотят сначала повидать мисс К… Хилари.
Девушка оторвала взгляд от белой шерсти:
— Меня? Почему?
— Маленькая путаница в показаниях.
Мина, слегка задев Сэндерса, быстро прошла в ванную, включила свет, сняла с вешалки полотенце, споткнулась об электронагреватель и повернулась в дверях. В ней ощущались твердость и решительность, которые не были очевидны с первого взгляда. Но внимание Сэндерса привлекло не это. Свет из ванной падал на столик у кровати и две книжные полки под ним. Высокий альбом для вырезок, озаглавленный «Новые способы совершения убийства», теперь исчез.
— Путаница в показаниях? — переспросила Мина, вытирая руки полотенцем. — Какая?
— Ничего важного.
— Что-то связанное с этой жабой Пенником?
— Да.
— Так я и знала!
— Пожалуйста, сядьте, — попросила ее Хилари и повернулась к Сэндерсу: — Джон… — Они с заминкой называли друг друга по именам. — Нам нужно кое-что выяснить сразу. Вы должны завтра вернуться в Лондон?
— Да. Конечно, будет дознание, но его отложат.
— Не могли бы вы изобрести какой-нибудь предлог и задержаться?
— Конечно. Но почему?
