сообразить, кого этот человек мне напоминает. Теперь я знаю. Он как Питер Квинт в «Повороте винта».[19] Помните эту ужасную историю об испуганной гувернантке в доме под названием Блай? Само наименование отдает таинственностью. Квинт на башне, Квинт у окна, Квинт на лестнице — и все в вечных сумерках. Но это напомнило мне и другое. Я могу подсказать вам, как следует обращаться с Пенником.
Она еще сильнее склонилась вперед.
— Он всегда бродит снаружи, когда темнеет. Знаете, почему? Пенник страдает так называемой клаустрофобией — боязнью замкнутого пространства. Вот почему ему так нравятся здешние большие комнаты. Теперь вы знаете, что делать, верно? Арестуйте его по какому-нибудь обвинению и заприте в самой маленькой камере, какую сможете найти. Тогда он все расскажет!
— Боюсь, мэм, мы не сумеем этого сделать.
— Почему? — жалобно осведомилась Мина. — Никто не может объяснить.
Г. М. внимательно посмотрел на нее. Он казался слегка обеспокоенным.
— Понимаете, мэм, мы руководствуемся законом. Нравится нам это или нет, но он справедлив, и пренебрегать им нельзя. Мы абсолютно ничего не можем сделать с Пенником, даже если он станет кричать во все горло, что убил вашего мужа. Кроме того, закон запрещает пытки.
— А Пенник, по-вашему, имеет право на пытки?
— Ну…
— Он имел право производить с Сэмом «эксперимент», потому что от Сэма, видите ли, не было никакой пользы и без него можно обойтись? Ладно, посмотрим. Значит, вы отказываетесь помочь мне, сэр Генри?
— Ради бога, мэм! — простонал Г. М. — Я старый человек. Конечно, я помогу вам, чем могу, но дело скользкое, и сейчас за него невозможно ухватиться. А пока нам это не удастся, что мы можем сделать?
По лицу Мины пробежала тень. Она снова скрылась в своей раковине, и казалось, всякий контакт с ней утерян.
— Вы меня слушаете? — внезапно встрепенулся Г. М.
— Да.
— Если вы хотите моей помощи, мэм, то должны сами помогать мне. Незачем впадать в транс. У меня есть туманное подобие идеи, и от вас мне нужны факты. Вы намерены сообщить мне то, что я хочу знать?
— Простите. — Лицо Мины прояснилось. — Конечно, я все вам расскажу.
Сэндерс видел, что Г. М. по-настоящему встревожен. Он говорил с ней так, словно его слова были веревкой, способной оттащить ее назад. Какой-то момент слышалось только астматическое дыхание Г. М.
— Хорошо. — Он окинул взглядом комнату. — Насколько я понимаю, ваш муж не делил с вами эту спальню?
— Нет. Он жаловался, что я разговариваю во сне. Его комната вон там. Хотите взглянуть на нее?
Мина без особого интереса встала и проводила их через ванную в спальню Сэма Констейбла, где включила свет. Эта комната слегка отличалась от прочих спален дома и обладала большей индивидуальностью, чем комнаты гостей. Она была высокой и квадратной. Темная мебель орехового дерева — кровать, гардероб, комод, стол, несколько стульев — выделялась на фоне ядовито-зеленых обоев и позолоченных стенных панелей. Обилие картин в массивных рамах не придавало комнате привлекательности. Г. М. окинул ее взглядом, потом начал обходить вдоль стен. В одном углу стоял футляр с ружьем, на верху гардероба высились шляпные картонки, а на столе лежали набор еженедельников «Тэтлерс» и спортивные журналы. Недавний обитатель комнаты оставил после себя не так много следов. Одно из окон выходило на тесный балкон со спускающейся на землю наружной каменной лестницей. Обследовав его, Г. М. повернулся к Мине, стоящей в дверях ванной и наблюдавшей за ним слегка пожелтевшими глазами:
— Угу. Какая комната находится под ней, мэм?
— Столовая.
— Понятно. Давайте вернемся к вечеру пятницы. Вы и ваш муж поднялись сюда в половине восьмого, верно? Что он сделал потом?
— Принял ванну и начал одеваться.
— Где вы были в это время?
— Здесь.
— Здесь?
— Да. Паркер — слуга мужа — попал в больницу, поэтому мне пришлось доставать его обеденный комплект одежды, а также вдевать запонки в манжеты рубашки. Это заняло порядочное время. Мои руки… — Она умолкла.
— Продолжайте, мэм.
— Он был полуодет, и я завязывала шнурки на его туфлях…
— А он не мог сделать это сам?
— Бедняга страдал головокружением и остерегался нагибаться. — Мина посмотрела на гардероб и стиснула зубы. Наступил явно тяжелый для нее момент. — Я как раз производила манипуляции с запонками, когда мы услышали ужасный грохот. «Это в соседней комнате», — сказала я. «Нет, — возразил Сэм. — Это лампа моей прабабушки в комнате молодого дурака доктора»… Доктор Сэндерс вовсе не дурак, но Сэм надеялся, что он разоблачит Пенника, и был разочарован. Я понимаю его чувства… Не беспокойся, Сэм. Об этом позаботятся.
Какие-то секунды Сэндерсу казалось, что он сходит с ума.
— Сэм сказал, что собирается посмотреть, в чем дело, надел халат и вышел. Примерно через минуту он вернулся и сообщил, что Хилари Кин и доктор Сэндерс… — Внезапно она словно проснулась. — Прошу прощения, доктор! Я не заметила вас. Но это не важно… Когда я помогла мужу надеть рубашку, он сказал, чтобы я шла переодеваться, иначе опоздаю к обеду. Он сам завяжет галстук, так как мои руки для этого не годятся. — Женщина печально улыбнулась. — Я пошла в свою комнату и через несколько минут услышала, как Сэм чистит пиджак. Потом он сказал, что идет вниз. «Хорошо, дорогой», — ответила я. Услышав, как дверь закрылась, я вспомнила о двух чистых носовых платках. Должно быть, вы знаете, что произошло затем. Я уже несколько раз об этом рассказывала. Неужели нужно повторять еще раз?
— Нет, — сказал Г. М.
Он стоял в центре комнаты, расставив ноги и упершись кулаками в бока, и спокойно слушал, но слегка опущенные уголки рта придавали его лицу зловещее выражение.
Г. М. повернулся к Сэндерсу:
— Я тоже не люблю нагибаться, сынок, потому что я толстый. Вон там, возле ролика в изножье кровати, и рядом с миссис Констейбл на ковре что-то есть. Посмотрите, что это.
Сэндерс обследовал ковер в указанных местах:
— Похоже на пятна воска.
— Воск! — Г. М. почесал нос и снова огляделся. На краях комода стояли два фарфоровых подсвечника, в каждом из которых торчала сугубо декоративная зеленоватая свеча. Г. М. подошел и потрогал верхушки обеих.
— Холодные, — сказал он. — Тем не менее, кто-то зажигал обе свечи. Взгляните на верхушки. Вы зажигали их, миссис Констейбл?
— Господи, конечно нет!
— У вас не было каких-то неприятностей со светом?
— Нет, никаких.
— Но кто-то их зажигал, — настаивал Г. М. — Не знаете, кто?
— Боюсь, что нет. Впрочем, я многого не замечаю. — Она прижала руки к щекам. — Это говорит вам о чем-то? Почему это важно?
— Потому что это странно, — ответил Г. М. — И это единственная странность в аккуратной комнате. Кто-то ходит с парой горящих свечей в помещении, где достаточно электричества, чтобы осветить
