— Это еще мягко сказано, — отозвался Г. М., засовывая край салфетки за воротник и просматривая меню. — Мы едва не втянулись в международный скандал. Теперь ситуация улучшилась — по крайней мере, я на это надеюсь. Не знаю, какой идиот пустил слух, будто мы обзавелись лучом смерти, который может уничтожить любой бомбардировщик на высоте до полумили. Считают, что мы это скрываем. Будь я проклят! Знаете, Мастерс, каждый раз, когда в мире возникает напряженность, нашим ребятам приходится ее улаживать, а в итоге мы получаем пинок под зад за недостаточную активность.
Мастерс указал на газеты за окном:
— И долго эта чепуха будет продолжаться, сэр?
— Не знаю. Надеюсь на короткую, но веселую шумиху.
— Но Пенник не мог этого сделать! — воскликнул Мастерс.
— Несомненно, старина. Однако делает.
— В жизни не видел ничего похожего на эту кампанию в газетах! В трамваях, автобусах, метро говорят только о телесиле и о том, что нам с ней делать. Причем говорят, что это позор. Сегодня утром один джентльмен в поезде прижал меня в угол и вполне серьезно предложил посадить Пенника в оцинкованный ящик, как лучевую трубку с радием. А все газеты! Хотел бы я знать, кто их науськивает.
Г. М. постучал по груди меню.
— Я, — ответил он.
— Что?!
— Конечно. Заметьте, сынок, что ни одна душа на Флит-стрит[25] не утверждает, будто Пенник — истинный пророк. Маленькая птичка следит за каждой строкой. И если мне удастся…
— Но люди этому верят!
— Еще бы. Пенник не зря старается. Подождите, пока не услышите его по радио завтра вечером.
— Боже всемогущий! — простонал Мастерс. — Вы не имеете в виду, что ему позволят выступить по Би-би-си?
— Нет. Но позволят во Франции — в семь пятнадцать, в коммерческой программе, спонсируемой компанией по производству сырного печенья «Спридона». Знаете, Мастерс… — Г. М. провел рукой по лысине, — некоторые черты нашей современной жизни меня озадачивают. Как может служить рекламой продукта подобная радиопередача? «Леди и джентльмены, слушайте Германа Пенника, который отправит на тот свет кого угодно даже без помощи сырного печенья «Спридона».
— Полагаю, их поощрили тоже вы?
— Во всяком случае, не обескураживал.
Мастерс молча разглядывал Г. М., как будто обдумывал для него место заключения, более подходящее, чем палата лордов. Г. М. с достоинством выпрямился:
— Я старый человек, сынок. Доверьтесь мне, и все будет в порядке. У меня есть свои причины. Только…
— Да?
— Только я стараюсь не думать, что будет, если это не сработает, и на меня посыплются все шишки. Я упакую чемодан и кинусь в Сибирь со скоростью света.
— Не сомневаюсь, — мрачно произнес старший инспектор.
Сэндерс видел, что Г. М. обеспокоен по-настоящему.
— Поэтому нам лучше немедленно перейти к делу, — продолжал Г. М. — Мне нужен каждый факт, каждый кинжал в арсенале, потому что у Пенника их хватает. Я читал ваш рапорт. — Он посмотрел на Сэндерса: — И ваш, сынок. Вы произвели вчера вскрытие миссис Констейбл?
— Да, — ответил Сэндерс.
— И вновь не обнаружили причину смерти?
— Нет. Если не считать того, что все органы хронически изнашивались, сделав ее легкой жертвой…
— Чего бы то ни было?
— Да.
— Угу. Теперь мне нужна подробная история. Я хочу услышать все, что происходило с вами в воскресенье вечером, когда мы бросили вас на произвол судьбы — как и миссис Констейбл, прости нас, Боже! Рассказывайте медленно и обстоятельно.
Сэндерс повиновался. Процедура продолжалась во время супа и во время горячего. Хотя он рассказывал об этом в двенадцатый раз, но не упустил ничего. Г. М. с салфеткой за воротником внимательно слушал, иногда застывая с поднятой вилкой. Какая часть истории показалась ему значительной, Сэндерс определить не мог, но иногда во взгляде великого человека мелькал интерес.
По окончании рассказа Г. М. отложил нож и вилку.
— Так! — пробормотал он, скрестив руки на груди.
— Похоже, сэр, — вмешался Мастерс, — мы немного ошиблись насчет миссис Констейбл.
— И это внушает вам еще большие сомнения? Если я был настолько самоуверен, что считал, будто иду по правильному следу, то должен объяснить, как произошла ошибка, верно? Интересно, можете ли вы догадаться сами?
— Я не хочу догадываться — я хочу знать. Конечно, если истину знаете вы.
Г. М. задумался.
— Мы еще к этому вернемся. Скажите, Мастерс, у Пенника действительно железное алиби на воскресный вечер?
Мастерс уверенно кивнул.
— Абсолютно. Он остановился в «Черном лебеде», как и говорил. Помните, мы с вами поехали туда и попытались повидать его, но он встал на дыбы и отказался с нами встречаться?
— Ну?
— Пенник прибыл в «Черный лебедь» около девяти. С этого времени и до начала первого, когда Пенник лег спать, он постоянно находился в поле зрения минимум двух свидетелей. Конечно, он делал это намеренно. Пригласил целую группу на вечеринку после закрытия бара. Им показалось, что он слегка чокнутый, за что их трудно упрекать. Пена у рта и так далее. Они не упускали его из виду, даже когда он разговаривал по телефону, хотя шум был такой, что они не могли разобрать ни слова. Как бы то ни было, с девяти до начала первого у него неопровержимое алиби.
Мастерс глубоко вздохнул. Его кровяное давление поднималось как ртуть в термометре.
— Алиби неопровержимое, — повторил он. — Но доктор Сэндерс клянется, что видел Пенника в Форуэйзе в половине двенадцатого.
Последовало молчание. Г. М. посмотрел на Сэндерса:
— Вы уверены в этом, сынок?
Сэндерс кивнул. В этот дождливый день даже в переполненном шумном ресторане мрачная атмосфера дома вновь окружила его. Он четко помнил нос и пять пальцев, прижатые к стеклянной двери оранжереи, и лицо Пенника за ними.
— Да. Это был либо сам Пенник, либо его призрак или брат-близнец.
— Призрак — может быть, — без особого удивления заметил Г. М. — Нечто вроде астральной проекции.
Мастерс побагровел еще сильнее:
— К черту астральную проекцию! Вы хотите сказать, сэр, что он может не только убивать людей, не оставляя никаких следов на их телах, но и посылать призрак, чтобы тот проделывал это за него?
— Ну а как вы это объясните?
— Пока никак, — ответил старший инспектор. — Я только знаю, что медленно схожу с ума.
— Ну-ну! — успокаивающе произнес Г. М., глядя на Мастерса поверх очков. — Держите себя в руках и перестаньте стучать кулаком по столу. Сохраняйте достоинство, как я. Хо-хо! Я веду себя так достойно, что даже Скуиффи не мог бы ко мне придраться. Ешьте ваш сыр и думайте о Марке Аврелии.[26] Как дела у вас дома? Как дочка?
Лицо Мастерса прояснилось.
