Открыв скрипучую дверь, он шагнул в подземный коридор с маленьким окошком и мусорным ящиком, где увидел Германа Пенника, спускающегося по лестнице.
Клонящееся к закату солнце, проникая через окошко, освещало лицо Пенника. Это было лицо человека, мечтающего о неограниченной власти. Солнечный свет играл на его толстых веках, казалось делая глаза выпученными. Он был одет по-дорожному — в пальто и кепку — и держал в руке чемодан. Тем не менее Пенник слегка заколебался при виде коридора — подземные помещения ему явно были не по душе. Но он даже не дошел до нижней ступеньки, когда полисмен преградил ему дорогу:
— Что вам угодно, сэр?
— Мне пришла в голову причуда, друг мой, посетить дознание.
— Вы свидетель?
— Нет.
— Пресса и публика не допускаются. Пожалуйста, поднимитесь назад.
— Но я хочу сделать заявление. Мне говорили, что любой человек имеет законное право посетить дознание и дать показания.
— Но не это дознание. Мне приказано никого не пускать.
— Но вы не понимаете. Я Герман Пенник — хорошо известное лицо, которое убило…
— В таком случае, — невозмутимо произнес констебль, — идите в полицию с повинной. Меня не интересует, кого вы убили, — вы не должны здесь находиться.
— Вы пытаетесь… — начал Пенник.
Но это была мимолетная вспышка. Он поднял толстую руку, словно собираясь ударить констебля по лицу так же презрительно и небрежно, как если бы стряхивал паутину, но тут же ее опустил.
Констебль с любопытством смотрел на него.
— Не знаю, что вы собирались сделать, приятель, — сказал он, — но, если будете играть в такие игры, вас ждут неприятности.
Дверь в зал скрипнула снова, и в коридор протиснулся Г. М.
— Все в порядке, сынок, — обратился он к констеблю. — Пусть спускается. Коронер уже закончил речь, а я не прочь его повидать.
Спустившись с лестницы, Пенник поставил чемодан на пол, снял перчатки и сунул их в карман коричневого пальто. Сэндерса он игнорировал полностью.
— Значит, дознание закончено? — спросил он. — Очень жаль. Увы, меня задержали. Отсюда я еду прямо в аэропорт Кройдон, чтобы сэкономить время, поэтому захватил с собой чемодан…
— Ваш костюм великолепен, сынок. — Г. М. окинул его взглядом. — Меня как раз интересовало, появитесь ли вы.
— Теперь мы попытаемся проникнуть сквозь барьеры ваших мыслей, сэр Генри, — Пенник говорил с сочувствием дантиста, — и посмотреть, что там происходит. Признаюсь, что решение министерства внутренних дел провести это дознание при закрытых дверях меня заинтриговало. Особенно мне любопытно, почему не допускаются ваши друзья из прессы. Я нигде не видел ни одного репортера. Не является ли это приманкой для меня?
Г. М. покачал головой:
— Нет, сынок. Я не хотел, чтобы вы приходили. Но раз уж вы здесь, думаю, вы могли бы войти и выслушать вердикт.
— Вы пытаетесь запугать меня? — Пенник рассмеялся ему в лицо. — Это недостойно вас. — Приблизившись к Г. М., он едва не задел локтем Сэндерса, но продолжал презрительно не замечать его. — Я советовался с юристами и твердо знаю, что не могу быть осужден ни за какое преступление.
— Да, верно. Вы не можете быть осуждены ни за какое преступление. Просто войдите и послушайте вердикт. Возьмите его за другую руку, Мастерс, — бросил Г. М. через плечо появившемуся старшему инспектору.
— Могу я спросить, что вы делаете?
— Собираемся войти и послушать вердикт… Фи, вы пользуетесь духами! Или это масло для волос?
— Вы не возражаете отпустить мою руку?
— Пройдите сюда. Мы сядем в заднем ряду, чтобы нас не видели.
Шум снаружи, приглушенный в коридоре, обрушился на них с новой силой в зале. Послеполуденные тени сгущались в и без того тусклом помещении, где ноги и лица все еще мелькали за окнами.
— Ну, господа присяжные, вынесли ли вы вердикт?
Жюри собралось в кружок, словно игроки в регби во время схватки за мяч, и тут же разделилось, представ единым фронтом. В этот момент кто-то приставил к окну фотокамеру, и вспышка осветила лицо Пенника, стоящего между двумя «конвоирами». Краснолицый старшина присяжных поднялся, держа в руке лист бумаги, который разглядывал, сдвинув брови.
— Мистер коронер!
— Да-да, одну минуту!
На сей раз за окнами началась настоящая полицейская атака. Ноги замелькали быстрее. Старшина бросил взгляд через плечо и заговорил снова:
— Прежде чем мы сообщим наш вердикт, мистер коронер, могу я задать вопрос?
— Конечно, если вы считаете это необходимым. О чем вы хотите спросить?
— Мистер коронер, вы обязаны принять любой наш вердикт?
— Разумеется.
— Некоторые из нас не вполне в этом уверены, — настаивал старшина. — Как говорится, закон что дышло. Существует ли вышестоящий суд, который может назвать наш вердикт недействительным?
— Безусловно, нет. И я не вижу причин для использования подобных выражений, мистер старшина. Это не уголовный суд, а дознание, и я должен подчиниться вашему решению. Но…
Старшина поднял мясистую руку, предваряя дальнейшие комментарии.
— Именно это я хотел знать. — Он посмотрел на бумагу в другой руке и повысил голос: — Мы, присяжные, считаем, что покойный был преднамеренно убит Пенником, использовавшим оружие, именуемое телесилой…
Коронер вскочил на ноги. Забыв от возбуждения о лампе над столом, он стукнулся лбом о край белого стеклянного абажура, который звякнул, как колокольчик, и схватился за шнур лампы, чтобы тот перестал раскачиваться.
— Одну минуту, джентльмены!..
— Я говорил тебе, Тед, что ему это не понравится, — произнес чей-то голос.
— Я не могу и не хочу вмешиваться в ваш вердикт. Оценку фактам даете вы, а не я. Но пока вердикт не запротоколирован, умоляю вас подумать. Вы просите меня отдать мистера Пенника под суд по обвинению в убийстве?
— Да, мистер коронер.
— Но вы сознаете, что такой суд обернется фарсом? Что его не смогут осудить?
Маленький рыжеволосый присяжный вытянул шею.
— Тогда им должно быть стыдно за себя, — сказал он. — Если убийцу оставят на свободе, что станет со всеми нами? Нас не интересует, что говорят врачи. Все это напечатано в газетах, значит, это уже не политика, а правда. Даже «Дейли уайрлесс», достаточно консервативная для вас, поместила интервью с важной шишкой, сэром Генри… как бишь его. Если они не могут его осудить, это их дело и их стыд, но мы, по крайней мере, внесем свою лепту.
— Правильно, Чарли, — послышался голос.
— Последний раз, джентльмены, умоляю вас остановиться и подумать! Вы хотя бы учли, во сколько процесс по делу об убийстве обходится налогоплательщикам?
— И во сколько же? — с интересом спросил одобрительный голос.
— Ну, об этом едва ли уместно говорить на дознании…
— Однако вы об этом заговорили, — указал голос.
— Если вы настаиваете, то думаю, примерно в пять тысяч фунтов.
— В пять тысяч фунтов?!
