обнял почтовый ящик и начал говорить сначала об астрономии, а потом о коварной натуре женщин. Только что получив взбучку от своей невесты, номер одиннадцатый пребывал в философском настроении. В процессе лекции он назвал констебля Риддла знатоком человеческой натуры. Как и все мы, находясь под градусом, он был склонен считать собеседника равным себе по интеллекту. После этого Риддл особенно привязался к номеру одиннадцатому — это была еще одна причина, по которой Д'Орсе-стрит — маленький тупик, отходящий от Маунт-стрит, — так его привлекала.
Впрочем, теперь она вызывала у него новый, куда менее приятный интерес. Некоторые ее обитатели были знакомы ему по именам. Взять, к примеру, дом номер девять — превосходный особняк времен Регентства, ныне превращенный в многоквартирный дом с невероятно высокой арендной платой. Мистер и миссис Констейбл занимали квартиру на втором этаже. Как и большинство лондонцев, сейчас Риддл знал все о семействе Констейбл, но ему было известно о нем кое-что и до того, как эхо преступлений докатилось сюда.
Взять, к примеру, миссис Констейбл. Бедная леди несколько раз пыталась расспрашивать его о работе полиции. Однажды она долго семенила рядом с ним по улицам, придерживая шляпу, пытаясь не отставать от него и засыпая его вопросами, — а Риддл терпеть не мог, когда кто-то топчется около него во время дежурства.
Уже несколько ночей констебль Риддл думал о ней. Нельзя сказать, что ее призрак его преследовал — он вообще не верил в призраков. Но среди всеобщей шумихи, когда газетные заголовки на каждом углу вопили о телесиле, он всегда замедлял ход и думал, проходя мимо дома номер девять по Д'Орсе-стрит.
Его не слишком интересовало расследование преступления. Однажды, когда полиция устроила рейд в районе на Керзон-стрит и обнаружила в одном из домов игорный притон, Риддл был удивлен, что не имел об этом понятия, пока не получил соответствующие инструкции. Но опять же, как и большинство лондонцев, он искал объяснение происходящему. Ему не нравилось об этом думать, но он ничего не мог с собой поделать.
В ту ветреную ночь после дознания по поводу смерти мистера Констейбла внимание Риддла привлек газетный заголовок с помятого листа, оброненного кем-то на Парк-Лейн. Он не успел просмотреть вечернюю газету и смутно надеялся, что с этим Пенником удалось что-то сделать. Но заголовок оповещал большими красными буквами:
«ПЕННИК В ПАРИЖЕ»
В душе констебля Риддла шевельнулся гнев, растекаясь как клей из бутылки. Значит, они позволили ему уйти, и он снова примется за свое. На сей раз один Бог знает, как далеко зайдет эта обезьяна. Во время угрожающих войной кризисов Риддл испытывал ощущение, что за несколько дней он может внезапно столкнуться с чем-то невероятным, переворачивающим все вверх дном.
Подойдя к Маунт-стрит, он замедлил шаг. Риддл начал чувствовать искушение сделать то, чего он никогда не делал прежде. У него был приятель, служивший в отделе дактилоскопии. Риддлу захотелось позвонить Билли Уинну (он мог воспользоваться телефоном в аптеке — доме номер четыре) и рассказать ему о теории, которая уже несколько дней вертелась у него в голове. Конечно, Билли не принадлежал к начальственным кругам, но он работал в уголовном розыске и должен был знать, к кому следует обратиться. Сам Риддл не имел дел с начальством. Случайно он знал в лицо старшего инспектора Мастерса из Ярда благодаря делу «десяти чайных чашек».[33] Там еще был старый джентльмен по фамилии Мерривейл. Но казалось предпочтительнее поговорить с Билли Уинном и позволить ему обратиться к начальству. Позвонить Билли?
Лучше не надо. Он только отошьет его и будет прав.
Констебль Риддл двинулся дальше по темной и вроде бы пустынной улице. На небе светила луна, и теплый ветер расшвыривал по тротуару брошенные газеты.
Монотонно шумел транспорт и тикали часы. Было без двадцати десять. Пенник в Париже, Пенник в Париже, Пенник в Париже!.. Стоп! Разве Пенник не должен выступать по парижскому радио без четверти десять? У торговца фруктами в доме 46 на Рассел-Лейн — маленьком переулке в двух шагах отсюда — есть приемник. Можно заглянуть к нему на несколько минут и послушать. Нет, пожалуй, не стоит. В десять он должен встретиться со своим сержантом и не может опаздывать.
Снова подавив искушение, констебль Риддл свернул в маленький тупик под названием Д'Орсе- стрит.
Пройдя половину его, он остановился, так как услышал необычный звук.
Риддл знал звуки своих улиц, как человек знает уличные звуки, слышимые в его комнате. Все необычное регистрировалось у него в уме, прежде чем он начинал об этом думать. Звук был негромким, но Риддл отследил его источник в том месте, где в лунном свете вырисовывался силуэт супершикарного дома номер девять.
Рядом с домом номер девять, чей второй этаж ранее занимали мистер и миссис Констейбл, находились высокие узкие ворота с узорчатой железной решеткой. Риддл знал, что позади дома расположен сад, окруженный высокими стенами, и что ворота ведут в проход, тянущийся к саду. Сейчас створки ворот были разведены, негромко тарахтя и щелкая при порывах ветра. Даже на расстоянии можно было разглядеть, как они двигаются. За четыре года патрулирования этого района Риддл впервые видел их открытыми.
Мистер и миссис Констейбл были мертвы, поэтому не могли открыть ворота. Жилец первого этажа, по сведениям Риддла, находился в отъезде. Насчет обитательницы верхнего этажа он был не так уверен — до недавнего времени та пребывала на юге Франции, но могла уже вернуться. Правда, когда она была дома, у нее всегда горел свет и слышались звуки веселья. Сейчас свет нигде не горел, а ворота продолжали скрипеть.
Риддл толкнул их и зашагал по проходу.
Сад в основном состоял из лужаек и деревьев. Луна освещала его, оставляя в тени заднюю часть дома. Но Риддл мог разглядеть стены, покрытые белой облупившейся штукатуркой, и длинные балконы вдоль каждого этажа с орнаментальными железными перилами и отдельными лестницами, открывавшими каждому жильцу доступ в сад.
Держась в тени дома, Риддл заглянул в сад и увидел там Пенника.
Не узнать его лицо в лунном свете было невозможно — оно фигурировало во всех газетах в фас и в профиль. Каштановое дерево с густой листвой отбрасывало тень на край лужайки, но Пенник, смотрящий на дом, как раз вышел из тени.
Он был без шляпы, и его лицо (возможно, благодаря причудам освещения лунным светом) казалось раздувшимся, как у утопленника. Риддл видел, как его рука скользнула в карман и что-то оттуда вытащила. Несмотря на шелест листьев, Риддл услышал щелчок и увидел, как луна заиграла на лезвии, когда Пенник нажал на кнопку пружинного ножа.
Спрятав открытый нож в карман, Пенник бесшумно двинулся к дому.
Констебль Риддл двигался параллельно ему, держась в тени. Когда Пенник поставил ногу на нижнюю ступеньку железной лестницы, Риддл находился достаточно близко, чтобы схватить его за руку. Но он не стал этого делать, а подождал, пока Пенник не поднимется на полдюжины ступенек, и последовал за ним.
Гротескное обезьянье карабкание в темноте происходило бесшумно — по крайней мере, Риддл на это надеялся. Если он о чем-то думал, то о том, что ему все-таки следовало позвонить Билли Уинну. Это пошло бы на пользу.
Впрочем, Леонард Риддл был доволен собой. Он мог объяснить кое-что, если бы захотел. Выходит, Пенник снова находился в двух местах одновременно? Черта с два! Лен Риддл мог растолковать, почему это не так. Возможно, в Лондоне много знали о детективной работе, но ничего не знали о браконьерах…
Железная лестница слегка поскрипывала. Пенник почти добрался до второго этажа — Риддл видел окна на фоне белой стены. Затем Пенник остановился, и Риддл последовал его примеру так резко, что лестница едва не задрожала. На балконе, у них над головами, находился еще один человек.
Риддл не мог разглядеть лицо, но видел, что это мужчина среднего роста, в мягкой шляпе, положивший руку на перила балкона. Ему казалось, что это молодой человек и что он испытал шок, который
