Оттащив от кресла потерявшую сознание женщину (при этом ее лицо покраснело и исказилась от напряжения, став безобразным), Хилари положила тело на кровать под парчовым балдахином.
— Мне придется раздеть тебя, дорогая Синтия, — заговорила она вслух. — Человека необходимо раздеть, чтобы он мог умереть, как те двое. Потом мы свяжем тебя этим мягким шнуром, который не оставит следов. А после этого… — Хилари подбежала к каминной полке, вернувшись с носовым платком и несколькими полосками липкого пластыря, — мы заткнем тебе рот платком и заклеим пластырем. Я хочу, чтобы ты умирала в полном сознании.
Хилари снова повернулась и окинула взглядом комнату.
Легкость и грация ее движений, достойные балерины, контрастировали с выражением глаз, скользящих по окнам. Женщина на кровати издала слабый стон.
— Скоро ты очнешься, — сказала Хилари. — Ты должна это видеть.
Спустя две минуты на шевелящуюся и бормочущую женщину, чьи руки и ноги теперь были связаны, она натянула покрывало.
— Ты слышишь меня, Синтия? Жаль, что я не могу вытащить кляп.
Рука Хилари тряхнула темную массу под балдахином. Потом девушка словно пробудилась от транса. У противоположной стены стоял лакированный, украшенный позолотой шкафчик на коротких ножках, с пасторальной сценой Ватто спереди и искусно вмонтированным радио. Хилари повернула ручку, но стеклянная панель не осветилась. Она быстро проверила штепсель и снова щелкнула ручкой.
— Синтия, почему радио не работает?
Ответа не последовало.
Хилари подошла к кровати и заговорила спокойно и рассудительно:
— Понимаешь, бедняжка, я должна послушать выступление Пенника. Он собирается объявить о твоей смерти, а я хочу знать, когда убить тебя. От телесилы мало толку без моей тайной помощи. Как справедливо отметил наш славный старший инспектор, Пенник не мог бы убить даже муравья мухобойкой, хотя он искренне уверен в обратном.
Она склонилась ниже к кровати.
— Ты бы удивилась, узнав, каких трудов мне стоило уговорить Пенника убить тебя. Его заклинило на Джеке Сандерсе — он вознамерился продемонстрировать свое могущество на нем. Я ловко подстроила так, чтобы доктор Сэндерс бросил ему вызов, а потом мне пришлось все перекраивать заново. Но я смогла его убедить выбрать тебя (думаю, Синтия, ты догадываешься, каким способом). Пенник продолжал твердить, что будь он королем, то даровал бы мне солнце и луну, так что едва ли он мог отказать мне в скромной просьбе устранить тебя.
Хилари негромко засмеялась. Ее неугомонная энергия и оживленность на мгновение вернулись, но настроение вновь изменилось. Слегка расставив ноги, она опять склонилась над кроватью, как мать над колыбелью.
— Ты хотела услышать все о Пеннике, Синтия? Кто он такой и как он все это проделывает? Я обещала тебе это и сдержу слово. Грубо говоря, ты думаешь, что я подыскала себе тепленькое местечко? Ты услышишь, насколько оно тепленькое. Хочешь знать, кто такой Пенник? Что он собой представляет?
Хилари потянулась к кровати. До наблюдателей донесся треск, когда она срывала полоски пластыря: затем мучительница выдернула изо рта Синтии Кин платок и бросила его на пол.
— Хочешь знать это, Синтия?
С кровати послышались стоны и неразборчивое бормотание.
— Пенник — южноафриканский мулат, — продолжала Хилари. — Его отцом был белый охотник из хорошей семьи (по крайней мере, так он говорит), матерью — дикарка из племени матабеле, а дедом — колдун из племени банту. До восьми лет он рос в негритянской хижине.
Несколько человек за окном молча переглянулись.
Подобно стреле, попавшей в центр мишени, правда этих слов стала внезапно очевидной, оживив многочисленные воспоминания, сосредоточенные на образе Пенника, тут же собрав воедино все его противоречия.
— Ты видела его только на публике, — сказала Хилари. — Но если бы разглядела как следует его рот, нос, скулы, форму головы и тела, а самое главное, маленькие голубоватые полумесяцы у основания ногтей, то не могла бы ошибиться, несмотря на его поведение. Ему приходится постоянно сдерживать свои инстинкты. Он даже не пьет. В душе он на три четверти культурный джентльмен и только на одну — суеверный дикарь, но, если приглядеться повнимательнее, хвост начнет вилять собакой. Вот какого хорошего дружка я себе нашла, Синтия, — черномазого!
Хилари отошла от кровати и стала ходить взад-вперед мелкими шажками. Ее щеки раскраснелись еще сильнее; она дрожала всем телом.
— Хотя Пенник очень умен — этого у него не отнимешь. Способности стали очевидными еще в детстве — английский священник и немецкий врач взялись за его образование. Они забрали мальчика у дедушки-колдуна, продали дедушкины амулеты из слоновой кости и получили достаточно денег, чтобы обеспечить чудо-ребенка до конца дней. Но дедушка-колдун оказал на него слишком большое влияние, и мне придется это терпеть — по крайней мере, первое время. Пенник видел, как дедушка-колдун бормочет в хижине заклинания, поражающие кого-то смертью на расстоянии в сотни миль, видел, как эти заклинания действуют, и верит в них до сих пор, но пытается объяснить их научно. Ему кажется, что он смог оплести паутиной науки физическую силу мысли и научился ею пользоваться. В каком-то смысле так оно и есть, но далеко не в полном.
Однако иногда у него что-то щелкает в голове, возвращая в первобытное состояние. Против этого я не возражаю, поскольку это дает малютке Хилари то, что ей нужно, — вернее, даст, когда я буду наблюдать за твоей смертью. Он вернулся в такое состояние вечером в прошлую пятницу у Констейблов, когда мы невольно затронули в разговоре определенную тему.
Вот как это произошло. Мы сидели в оранжерее — Сэм Констейбл, Мина, доктор Сэндерс, Лэрри Чейс и я, не замечая подводных течений. Лощеный, безупречный джентльмен, Сэмюэл Хобарт Констейбл, поддразнивал Пенника, методично выводя его из себя. А потом добрый доктор Сэндерс произнес катастрофическую фразу: «Мистер Пенник, оставим в стороне вопрос, способны ли вы убить человека, думая о нем, как колдун из племени банту».
Сам Пенник уже допустил оплошность, использовав слово «дикарь» в качестве иллюстрации своего аргумента, и быстро поправил себя. Но потом мы уже не смогли бросить эту тему. Разговор зашел о поварских колпаках, и мистер Констейбл заметил со своей сладенькой улыбочкой, что Пенник будет хорошо выглядеть в таком головном уборе. Мина Констейбл напомнила, что сам Дюма готовил обед для французских гурманов, а Дюма, как тебе вряд ли известно, был октороном.[35]
Сэмюэл Хобарт довершил дело, сказав: «Если я переодевался к обеду в компании чертовых ниггеров, то, надеюсь, могу делать это в собственном доме?» И свет разума погас в мозгу моего маленького мулата. Он вынес Сэмюэлу Хобарту смертный приговор.
Сэмюэл наверняка бы умер, если бы чары банту могли его убить. Эти чары насылал на него Пенник, помешивая салат. Вот что напугало приглашенную помощницу и ее сына до такой степени, что они бросились из дома со всех ног. Вот почему Пенник довел себя до такого состояния, когда пена шла у него изо рта. Вот почему он перед обедом для начала явился в мою комнату и попытался весьма неэлегантно меня соблазнить — право, дорогая Синтия, надеюсь, большинство твоих клиентов вели себя приличнее. Он уверял, что убьет Сэмюэла Хобарта в качестве жертвоприношения мне, что рассыплет рубины у моих ног — короче говоря, едва до смерти не напугал малютку Хилари. На меня произвело впечатление то, что Сэмюэл Хобарт действительно умер. Но самое забавное — Пенник не имел к этому никакого отношения. Мальчишка из племени матабеле абсолютно безобиден, если уметь с ним обращаться. Во всяком случае, он послужил для меня отличным прикрытием, когда я убила Мину Констейбл. Я сделала это, чтобы она не могла сообщить правду о смерти Сэма, так как в таком случае мне удалось бы продолжить работу и избавиться от тебя все еще под прикрытием таинственного могущества Пенника. Точнее, его таинственного вздора.
Я точно знаю, что делаю, ангел мой. Я знаю, что какое-то время буду под подозрением, и мне придется отвечать на весьма неприятные вопросы. Но я умею обращаться с мужчинами в подобных обстоятельствах. Что бы они ни подозревали, им ничего не удастся доказать. Даже если они разоблачат болтовню Пенника, они все равно будут подозревать его, а я останусь невредимой благодаря железному
