— Что за шум? — осведомился он. — Как будто обрушился весь дом! Неужели человек не может спокойно переодеться?
— Простите, — сказал Сэндерс. — Все в порядке — просто упала лампа.
Но хозяина дома разбитая лампа не заботила. Он окинул Сэндерса и Хилари пристальным взглядом и сделал соответствующие выводы.
— Послушайте… — начал Сэм, подняв брови.
Хилари уже обрела самообладание:
— Нет, мистер Констейбл, не делайте поспешных выводов. Это не то, что вы думаете.
— А могу я спросить, мисс Кин, — чопорно отозвался Сэм, — какие выводы я, по-вашему, сделал? Разве я требовал объяснений? — С видом оскорбленного достоинства он провел рукой по шелковистым седеющим волосам. — Я пришел выяснить причину шума и обнаружил дорогую лампу разбитой, а двух моих гостей — в положении, которое в мое время назвали бы очень странным. Но разве я задавал какие-то вопросы?
— Мисс Кин сказала мне… — начал Сэндерс, но девушка прервала его:
— Меня что-то напугало в моей комнате, и я прибежала сюда через балкон. Если не верите, посмотрите на мои руки. Лампу я опрокинула, когда влезала в окно, и очень сожалею…
— Это не важно, — сказал Сэм Констейбл. Его лицо стало хитрым. — Я сожалею, что вас что-то напугало. Может быть, мыши?
— Н-не знаю.
— Значит, не мыши. Если вспомните, сообщите мне, и я приму меры. Прошу прощения — больше я не стану навязывать вам свое общество.
Сэндерс, прикинув, что если и он станет давать объяснения, то лицо хозяина дома станет еще хитрее, воздержался от комментариев.
— Между прочим, мистер Констейбл, — сказал он, — пока что никто не пытался вас убить?
— Еще нет, доктор. Альбом для вырезок остается на своей полке. До встречи за обедом.
Сэндерс уставился на закрывающуюся дверь.
— Что он под этим подразумевал?
— Под чем?
— Под альбомом для вырезок, остающимся на своей полке.
— Понятия не имею, — сказала Хилари. — В данный момент я не знаю, смеяться мне или плакать. Пока что я попадаю в одну неловкую ситуацию за другой.
— Вопрос в том, в какой именно неловкой ситуации вы побывали только что.
Девушка уже успокоилась, но шок оставил свои последствия. Сэндерсу не нравились ее бледность и непроизвольная дрожь.
— Это не важно. Могу я воспользоваться вашей ванной, чтобы смыть грязь? Мне пока не хочется возвращаться в свою комнату.
Сэндерс указал на дверь ванной и взял отложенную сигарету. Внезапное появление Хилари и ее страх ему не нравились. Она отсутствовала минуты полторы и вернулась, решительно выпятив подбородок.
— Мне просто требовалось время, чтобы подумать, — объяснила девушка. — Простите, доктор Сэндерс, но я ничего не могу вам рассказать. Поверьте, здешняя ситуация движется к катастрофе, и я не собираюсь вносить в нее даже маленькую лепту. Ничего не произошло…
— Что-то, безусловно, произошло. Говоря простым языком, кто-то набросился на вас?
— Не понимаю.
— Да неужели?
— Ну, не в том смысле, в каком вы имеете в виду. Это другое… — Хилари поежилась. — Полагаю, я просто не в состоянии этого выносить. Ведь взгляд не убивает, верно? Можно я возьму сигарету? — Девушка опустилась в кресло. Сэндерс дал ей сигарету, зажег ее, и некоторое время она молча пускала кольца дыма. — Сказать вам, что не так со всеми нами и почему все это плохо кончится?
— Ну?
— В детстве у меня была книга сказок, которые я очень любила, хотя некоторые из них были страшноватыми. Они показывали мир, где вы могли получить все, что желаете, если только приглянетесь какому-нибудь волшебнику или волшебнице. Одна из сказок была о чудесном ковре. Волшебник сказал мальчику, что ковер может доставить его куда угодно при одном условии: во время полета он не должен думать о корове, иначе ковер снова опустится на землю. У мальчика не было никаких причин думать о корове, но, когда ему запретили это, при виде ковра он мог думать только о нем. Тогда я не поняла психологии этой сказки, хотя она мне не понравилась. Но она абсолютно правдива. Когда кто-то говорит вам: «Здесь человек, который может прочитать ваши мысли», вы в состоянии думать только о том, что хотите скрыть от других, и не можете выбросить это из головы, как бы ни старались.
— Ну и что из того?
— О, не будьте таким… таким добродетельным!
— Видит Бог, я не пытаюсь выглядеть добродетельным, — сказал Сэндерс. — Но я не понимаю вас. Не делаете ли вы из мухи слона? Я склонен согласиться с Лэрри Чейсом — было бы чертовски неловко, если бы все наши мысли стали известны, но, в конце концов, мы ведь не шайка преступников.
— Разве? Даже потенциально? У меня есть мачеха. Я ненавижу ее и желаю ей смерти. Что вы об этом скажете?
— Только то, что это не такая уж страшная тайна.
— Мне нужны ее деньги, — продолжала Хилари. — Вернее, деньги моего отца, проценты с которых она получает пожизненно. Мачеха вышла за него замуж, когда он был примерно одного возраста с мистером Констейблом. Она ненамного старше меня, но тверда как кремень — теперь я учусь быть такой же… Скажите, что вы думаете о нашем чтеце мыслей — мистере Пеннике?
— Я думаю, что он шарлатан, — ответил Сэндерс.
Хилари, смотревшая на свою сигарету, подняла взгляд с удивлением и даже с тревогой. Впрочем, в нем были также заметны облегчение и другие эмоции, которые Сэндерс не мог расшифровать. Тем не менее, он не сомневался, что в каком-то потаенном уголке души она верит в могущество Германа Пенника.
— Почему вы так говорите? Ведь он прочитал ваши мысли.
— Очевидно. Я не могу этого понять, но подозреваю, что тут сыграл немалую роль Лэрри Чейс.
— Лэрри Чейс?! — воскликнула Хилари. — Каким образом?
— Вы же знаете, как его интересуют люди. Он может рассказать вам историю чьей-нибудь жизни, а потом вполне искренне уверять вас, что не говорил ни слова. Теперь я припоминаю, что Лэрри Чейс знал или подозревал кое-что… ну, о Марше Блайстоун и других вещах, которые я предпочел бы не обсуждать. Он упоминал об этом в письме. Если Пенник умеет выкачивать из людей информацию, а потом заставлять их забыть об этом…
— Но это не объясняет, как Пенник может знать, когда именно вы об этом думаете.
— В любом случае он опытный психолог — как и все удачливые предсказатели.
— А как насчет бюста Листера? И… — Хилари заколебалась и отвела взгляд. — Простите, что упоминаю об этом, но как насчет того, что он говорил в самом конце?
— Признаюсь, что насчет Листера я ничего не понимаю. Что же касается другого, то разгадка может заключаться в том, что я не умею выглядеть таким непроницаемым, каким бы мне хотелось.
Помолчав, Хилари бросила сигарету в пустой камин, поднялась и прошлась по ковру.
— А его пророчество относительно мистера Констейбла?
— Мистер Констейбл, как вам известно, еще не мертв, — вежливо напомнил Сэндерс. — И даже если Пенник умеет читать мысли, будь я проклят, если поверю, что он также умеет предсказывать будущее.
— Но если все это — сплошное мошенничество…
— Я этого не говорил. Определенная степень владения телепатией вполне возможна. Вероятно, Пенник всего лишь преувеличивает ее, как многие вполне честные люди поступают с другими вещами, с помощью небольшого обмана и поразительной способности к дедуктивному мышлению.
Когда стрелки часов Сэндерса показывали без одной минуты восемь, послышались крики Мины Констейбл.
