-- В самом деле? Что же случилось?
-- Я увиделся с ним на следующий день. Он сказал: 'Чес с-слово, это что, правда?', и когда я ответил ему: 'Да', он взял понюшку табаку, пробормотал: 'Жаль. Ну что же, я очень занят, Робб. Всего хорошего', и выпил еще один стакан портвейна.
-- Ты ожидал чего-то другого?
-- Не знаю, Дирк. Наверное, я ждал сочувствия. Или какой-нибудь помощи.
-- Лонгстафф не уволил Кулума. Это говорит в его пользу.
-- Он вызвал меня обратно только потому, что на тот момент у него под рукой не оказалось никого, кто мог бы этим заняться, -- заметил Кулум. За последние две недели он начал прибавлять в весе, и его болезненная бледность уже не так бросалась в глаза. -- По-моему, он испытывает удовольствие от того, что мы потерпели крах. То есть, -- быстро добавил он, -- я-то, конечно, не в счет. Я хочу сказать, что 'Благородный Дом' потерпел крах.
-- Если это не 'мы', значит это какая-то другая компания, Кулум.
-- Да, я знаю, отец. Я имел в виду, что .. ну, по-моему, ты всегда был для Лонгстаффа особенным человеком. Он, как китаец, низко кланялся твоим знаниям и опыту, потому что ты был богат. Но если отбросить богатство, у тебя нет ни знатности, ни воспитания. А без этого ты не можешь быть для него равным. А если ты ему не ровня, значит и знания твои не имеют никакой ценности. Абсолютно никакой. Мне кажется, все это весьма печально.
-- Где ты узнал о китайском обычае низко кланяться?
-- Подожди, пока увидишь Гонконг.
-- Что это значит, парень?
-- Мы будем на месте через несколько часов. Ты сможешь увидеть все своими глазами. -- Голос Кулума зазвенел: -- Пожалуйста, отец, вскрой письмо!
-- Это известие подождет. Винифред умирала, когда ты уезжал. Ты ждешь чуда?
-- Я надеюсь на него, да. Я молил о нем Господа.
-- Пойдемте вниз, -- пригласил их Струан.
Аккуратные ряды серебряных слитков таинственно посверкивали в полумраке трюма, отражая свет покачивающегося фонаря. Воздух здесь был сперт и насыщен сладковатым дурманящим запахом сырого опиума. Кругом кишели тараканы.
-- Эго невозможно,-- прошептал Робб, касаясь серебра рукой.
-- Я и не знал, что в каком-то одном месте на земле может оказаться столько серебра, -- произнес Кулум, потрясенный увиденным не меньше своего дяди.
-- Оно все здесь, можешь не сомневаться, -- сказал Струан.
Робб дрожащей рукой взял один слиток, чтобы увериться, что это не сон. -- Невероятно.
Струан рассказал им, как он подучил это серебро. Он передал им все, что говорил Дзин-куа, не упомянув лишь о печати, четырех половинках монеты, о пяти лаках, которые предстояло вложить в землю на Гонконге, о пяти лаках, которые нельзя было трогать, а также об одном лаке для Гордона Чена. Он описал им морское сражение с Броком. Но ни словом не обмолвился о Мэй-мэй.
-- Ах он проклятый пират! -- негодовал Кулум. -- Лонгстафф прикажет повесить Брока и Горта, когда услышит об этом.
-- С какой стати? -- поинтересовался Струан.-- Брок виноват в этом не больше меня. Он просто случайно столкнулся со мной в темноте.
-- Но это не ложь. Ты можешь доказать, что он...
-- Я не могу и не стану ничего доказывать. Брок сделал попытку, она не удалась, вот и все. Это дело касается только его и меня, и никого больше.
-- Мне это не нравится, -- угрюмо сказал Кулум. -- Закон предписывает по-иному смотреть на преднамеренное пиратство.
-- Все счеты будут сведены. Когда я сам решу, что время пришло.
-- Господи, помоги нам, мы спасены, -- чуть слышно пробормотал Робб, голос его дрожал. -- Теперь мы без помех осуществим все наши международные финансовые планы. Мы станем самой богатой компанией на Востоке. Благослови тебя Бог, Дирк. Ты совершил невозможное. -- Теперь наше будущее обеспечено, восторженно думал Робб. Теперь денег хватит, чтобы удовлетворить самые экстравагантные вкусы Сары. Тетерь я могу немедленно отправляться домой. Может быть, Дирк еще передумает и никогда не уедет отсюда, никогда не будет жить в Англии, забудет про парламент. Все наши тревоги позади. Теперь я смогу купить замок и зажить в мире и спокойствии, как какой-нибудь лорд. Сыновья женятся, дочери выйдут замуж, я смогу обеспечить им безбедное существование, и еще детям их детей останется. Родди сможет закончить университет. Он станет банкиром и никогда не узнает, что такое Восток. -Благослови тебя Бог, Дирк!
Кулум тоже пребывал в экстазе. Это не просто деньги, кричал ему мозг, это власть! Возможность покупать оружие, покупать голоса, чтобы диктовать свою волю парламенту. Здесь, передо мной, решение всех проблем чартистов и чартистского движения. Как Тай-Пэн я смогу использовать власть этого богатства -- а потом и еще большего богатства -- для достижения благородной цели. Благодарю тебя, Боже, истово молился он, что Ты не оставил нас в трудный час, в час испытаний.
Теперь Кулум по-другому смотрел на отца. За последние недели он много размышлял над словами Струана о богатстве власти, о их назначении и о том, что они дают человеку. Постоянно общаясь с Глессингом, прикоснувшись к той огромной власти, которой обладал на Востоке Лонгстафф, ловя сочувственные улыбки или наблюдая открытую радость по поводу гибели 'Благородного Дома', он понял: человек без титула или богатства -- сам по себе -- беззащитен в этом мире. Струан почувствовал алчность, овладевшую Роббом и Кулумом. Да, сказал он себе. Но будь честен. Деньги, такие деньги способны совратить любого. Посмотри на себя. Ты убил восемь, десять человек, чтобы сохранить их. И убил бы еще сотню. Посмотри, что они заставляют тебя делать с собственным сыном и собственным братом.
-- Есть одна вещь, и я хочу, чтобы вы ее очень хорошо усвоили, -заговорил он. -- Эти деньги даны мне в долг. Под мое слово. Я отвечаю за них перед Дзин-куа. Я. Не 'Благородный Дом'.
-- Я не понимаю тебя, Дирк, -- поднял голову Робб.
-- Что ты сказал, отец? Струан достал Библию.
-- Сначала поклянитесь на Священном Писании, что все, что я скажу, останется нашей тайной, тайной трех человек.
-- Неужели нужно клясться? -- удивленно произнес Робб. -- Разумеется, я и так никогда ничего не скажу.
-- Так ты клянешься, Робб?
-- Конечно.
Он и Кулум поклялись, коснувшись рукой Библии.
Струан положил книгу на серебряные слитки.
-- Эти деньги будут использованы для спасения 'Благородного Дома' только при том условии, что если кто-либо из вас станет Тай-Пэном, он согласится: во-первых, целиком посвятить нашу компанию поддержке Гонконга и торговли с Китаем; во-вторых, навсегда сделать Гонконг тем местом, где будет располагаться главная контора компании; в-третьих, принять на себя выполнение всех обещаний, данных мною Дзин-куа, и держать мое слово перед ним и его наследниками; в-четвертых, взять с преемника, которого он выберет Тай-Пэном себе на смену, клятву, что тот будет делать то же самое; и в-последних, -- Струан показал рукой на Библию, -- обещайте сейчас, что сколько бы лет ни просуществовал наш торговый дом, только христианин, наш родич, сможет стать его Тай-Пэном. Поклянитесь в этом на Священном Писании, так же как вы заставите поклясться на Священном Писании своего преемника в соблюдении этих условий, прежде чем передадите ему власть.
Наступило молчание. Затем Робб. хорошо зная своего брата, спросил:
-- Нам известны все условия, которые поставил Дзин-куа?
-- Нет.
-- Каковы же остальные?
-- Я назову их после того, как вы поклянетесь. Можете доверять мне или не доверять, дело ваше.
-- Получается не очень-то честно.
