— Что? Жена поколотила?! — засмеялась Аринка, слышавшая о неудачном налете унтеров на исполком.
— Зачем приехала? — выдавил Ефим сквозь зубы. — Хочешь быть штабной шлюхой? Хорошую девку до свадьбы из избы не вытянешь. А ты огонь и воды и медные трубы прошла… Кому такая нужна?
— От меня еще никто не отвертывался, — вызывающе огрызнулась Аринка.
Ефим стегнул лошадь плетью и ускакал. Он тоже разыскивал штаб.
Дорога потянулась низким берегом. В воду свешивались ивовые кусты, окуная жиденькие ветки. Николка остановился: рассупонился хомут. Спрыгнув на землю, мальчик быстро затянул супонь и собрался уже догонять Аринку, как услышал в кустах шорох. Кто-то негромко назвал его по имени.
Николка встрепенулся.
«Может, братка Степан» — подумал он, радостно холодея от невероятного предположения.
Оглянувшись вокруг, Николка подошел к ивняку. В зеленой листве мелькнуло грязное, исцарапанное лицо. Человек, должно быть, сидел на аемле. Но вот он подвинулся вперед, намереваясь выбраться из куста, и Николка отпрянул… Перед ним стоял безногий калека. — Гранкин…
— В город надо… к своим, — прошептал Гранкин запекшимися губами.
Питаясь колосьями и сторонясь всякого жилья, он изменился до неузнаваемости. Фронтовая гимнастерка потемнела и заскорузла на нем от пота и грязи. В глазах, воспаленных бессонницей, метались тревожные огоньки.
Николка растерянно топтался, потирая одну босую ногу о другую, встряхивал белесыми вихрами. Он вспомнил, как в ночном отец говорил:
«Беду нашу, Лукьян, город решит…»
Бросился к лошади, завернул ее поближе. Помог Гранкину взобраться на телегу, прикрыл зипуном, взятым на случай дождя. Сунул руку в ближний мешок, отломил кусок теплого пирога. — Ешь!
— Спасибочко…
Аринка оглянулась с бочки, крикнула, чтобы не отставал. Подоткнув под себя вожжи, она прихорашивалась, оправляя на смуглой шее голубой платок. Возле нового парома, запруженного мятежниками, показался верхом на золотистом Биркинском жеребце, в сопровождении свиты бородачей, Клепиков.
Пользуясь суматохой, Николка въехал на паром. Вот качнулся под ним дощатый настил, заплескалась пенистая вода. На противоположном берегу ждали подводы с ранеными. Переправившись, мальчишка стегнул лошадь, колеса замесили растоптанный грунт. Пешая толпа отстала.
Стрельба приближалась. Где-то у вокзала пели красноармейцы. Песня, нарастая, уходила ввысь вместе с пороховым дымом.
Николка ехал, размахивая кнутом, вдоль косых заборов и невзрачных дбмишек городской окраины. Он долго плутал, выбирая проходные дворы и пустынные переулки, держал направление на песню
Песня вплеталась в дробные строчки пулеметных, очередей, в короткие винтовочные залпы, в искрометные взрывыгранат.
Выезжая на площадь, Николка вдруг остановился. Он увидал мужика, который шел вразвалку к фонарному столбу. Штык на его винтовке блестел, смазанный салом.
«Петрак! — у Николки потемнело в глазах. — Пропало дело!»
Глава сорок седьмая
За окном шумело Ярмарочное поле, покрытое окопами в несколько рядов. По Георгиевской слободе скакали верхоконные. С колокольни глухо и хлопотливо, будто кровельщик молотком, стучал, пристреливаясь, пулемет.
Аринка лежала на диване, растрепанная и усталая… На столе еще дымился недоеденный обед и блестел забытый Клепиковым серебряный портсигар.
«Курить захочет, а портсигара и нету», — подумала Аринка и поймала себя на какой-то непонятной заботливости и беспокойстве.
Она встала, скрипнув пружинами дивана, повернулась Перед зеркалом. Светлая городская блузка была скомкана на груди, юбка помята. Но ей вовсе не хотелось сердиться и упрекать в чем-либо Клепикова. Только вздохнула, в зеленоватых глазах появилась грусть…
Захватив свой голубой платок, Аринка вышла на крыльцо. Штаб-квартира Клепикова, находилась в доме табачного фабриканта, Домогацкого, у самой реки. Из глубины комнат слышался раздраженный: баритон полковника Гагарина, пробегали вестовые с пакетами в руках. Возле фасада, под кронами тенистых тополей, стояли оседланные кони.
К Аринке подкатился круглый, плотный, дышащий наигранной веселостью и неподдельным здоровьем хозяин. Вздувшиеся щеки его были выбриты до синего блеска.
— Ну-с, — заговорил он, улыбаясь, — не угодно вам полюбопытствовать, как мы пленных кончаем? Это на моей обязанности. Я пока что за начальника полиции, хе-хе…
Аринка ничего не ответила.
«Штабная шлюха», — вспомнила она слова Ефима и пошла к переправе.
Солнце садилось за тучу. Багровое зарево пылало над городом, над полями и лесами Черноземья. Толпы мятежников сновали по берегу Низовки, отражаясь в ее темных омутах.
Для переправы Клепиков выбрал место у изгиба реки, в мертвом пространстве, куда не залетали пули. Он выказывал явное нетерпение, ругая штабных за неповоротливость и стараясь наверстать упущенное время. Скакал верхом, сутулый, постаревший. Наплечные ремни и желтые краги запылились, френч висел на нем без прежнего щегольства.
Упорство гарнизона и аресты членов боевого Союза офицерства сорвали хитрый план двойного удара мятежников. Налет Ефима на исполком тоже потерпел неудачу. Оставалось одно — замкнуть город кольцом осады. Но это потребовало слишком много сил, а крестьяне всячески сопротивлялись мобилизации.
Аринке нравилось возбуждение Клепикова. Плотно сжав побледневшие губы, она смотрела на городское предместье, где высоко подымался дым пожарищ, ревели паровозные гудки, слышались раскаты несмолкаемого боя. Там сражались ненавистные ей Степан и Настя…
Мимо провезли тело Биркина, убитого в первой стычке. Телегу остановили любопытные, посыпались расспросы, толки, пересуды. Высокий кривой мужик говорил:
— Не подвернись Биркин к тому случаю — шагать бы нам, ребята, по домам. Все могло кончиться враз… А теперь вот тужи не тужи, да ешь гужи!
Ночью, когда мятежники занимали Ярмарочное поле, к ним навстречу выехал Селитрин. Он подбирал дорогой слова, готовясь выжечь в сердцах обманутых людей злобу и страх. Но поравнявшись с передними
