интересовали расстояния и угасшие звезды, решил начать с главы об эволюции звезд и открыл книгу на странице, где была напечатана диаграмма Герцшпрунга-Рассела, иллюстрирующая роль яркости и температуры в эволюции звезд. В жизни Сорабджи не видел ничего более прекрасного. Он даже не предполагал, что во Вселенной существуют столь поразительные научные открытия.
Он смотрел на диаграмму и думал: Почему я никогда не слышал об этом прежде? Почему об этом не знает каждый? Позже он не раз говорил о том, что неуютно ощущал себя в школе всего лишь по одной причине. Ни один из учителей даже не пытался поделиться этой потрясающей информацией с учениками, вместо этого несчастных заставляли долгими часами переводить красивые и звучные английские стихи на мертвую и неуклюжую латынь. Его просто пугала мысль о том, сколько еще столь же ценных и совершенно завораживающих фактов утаивалось от школьников. И вот он убежал в последний раз — и на сей раз побег увенчался успехом. Отправлять его обратно в школу не стали, он экстерном сдал все экзамены на «отлично» и поступил в Кембридж. Но так никогда и не забыл о том, сколько замечательных вещей было скрыто от учеников в школе.
И тут я вдруг подумал: Нет, стоп. Если бы Камбэй, наняв одного самурая, перестал бы набирать остальных, то этот шедевр современного мирового кинематографа имел бы продолжительность не 205 минут, а всего 32. На планете проживает пять миллиардов человек, а я, по сути дела, попробовал обратиться всего лишь к одному. И еще мне очень импонировал человек, сбегавший из школы целых 27 раз, хотя сам я перестал ходить в школу в возрасте шести лет.
И я уже чуть было не подумал: Вот оно! А потом сказал себе: Нет, не спеши с выводами, погоди минутку.
И спросил Сиб: Ты как будто знаешь ту историю о сбежавшем из племени ланго угандийце?
Сиб сказала: Да.
Я спросил: Это правда?
Сиб ответила, что, насколько ей известно, да, правда.
Я спросил: Но ты-то откуда знаешь?
Сиб сказала: В газете было напечатано интервью с доктором Акий-Буа, получившим почетный диплом Оксфордского университета. В нем он говорил, что целиком обязан доктору Сорабджи, проявившему незаурядный героизм и спасшему его от гибели.
Я спросил: Ну а насчет вулкана?
Сиб сказала, что где-то читала интервью с человеком, у которого была сломана рука. И что руку эту он сломал во время падения в кратер вулкана. Короче, он провалился в кратер, а Сорабджи его спас. Спустился к нему и вытащил. Сиб сказала: А почему ты спрашиваешь? Я ответил, что просто так, любопытно знать. О Пите я спрашивать не стал, потому что сам видел передачу «Математика — язык универсальный». Пит называл Сорабджи «этот маньяк» и «этот сумасшедший», но ни разу не опроверг того факта, что Сорабджи спас ему жизнь.
Все это говорило о том, что Сорабджи не только блистательный астроном и математик, но еще и настоящий герой. Но хватит ли у меня духа обратиться к человеку, который был не только героем, но и гениальным ученым?
Сперва я подумал, что ни за что в жизни не смогу сделать этого. Но затем подумал: «Если ты трус, то заслуживаешь лишь то, что имеешь. Заслуживаешь только то, что имеешь сейчас».
И окончательно решив, что просто должен сделать это, я подумал, что прежде надо как следует подготовиться. Иначе просто нет никакого смысла идти к лауреату Нобелевской премии и говорить ему вещи, достойные уровня малолеток, увлекающихся «Улицей Сезам».
Проблема лишь в том, как именно мне следует подготовиться. И вот наконец я решил освоить анализ Фурье и трансформации Лапласа, а заодно выучить периодическую таблицу Менделеева, поскольку все равно уже давно собирался заняться ей. А также выучить еще и ряды кислотности Лимана, Балмера, Пасчена и Брэкетта, так как Сорабджи еще в молодости увлекался спектроскопией. И счел, что на первый раз этого хватит.
На подготовку ушло около месяца. Работать дома было нелегко, потому что то и дело отвлекала Сибилла, зачитывала отрывки из журнала «Общество любителей попугаев». Даже целые главы — к примеру, «Факторы воздействия на домашнего попугая», «Отрицательные стороны влияния человека», ну и так далее, в том же духе. Или же она вскакивала из-за компьютера, подбегала ко мне, заглядывала в книгу с анализом Фурье и говорила: О, совершенно потрясающе! В конце концов, пришлось пойти в библиотеку и работать там. К концу месяца я начал задаваться вопросом: а почему бы не потратить на это еще месяц или даже год? Неужели лишний год занятий столь увлекательными предметами не пойдет на пользу и не увеличит моих шансов? Даст шанс заиметь отца — лауреата Нобелевской премии, и не просто лауреата Нобелевской премии, а человека, как две капли воды похожего на Роберта Доната, что непревзойденно умеет прыгать с поездов на полном ходу. Если я заслужу это право — а я считал, что всякое право следует заслужить, — то тогда это будет равносильно тому, что получить право вскочить на поезд, несущийся на полном ходу. И все сразу станет легко и просто, и я со страшной скоростью буду уноситься все дальше от моей нынешней жизни, и мне ни разу не захочется оглянуться назад.
Да я бы и год потратил, если бы точно знал, чем именно надо заниматься. Но я не знал и к тому же думал, что если явлюсь к нему годом позже, а стало быть, стану старше на год, эффект будет уже не тот. Настоящего сюрприза не получится.
Я процитировал наизусть таблицу Менделеева — просто на счастье — и отправился на поиски Сорабджи.
Сорабджи начинал научную карьеру в Лондонском университете, и до сих пор поддерживал с ним связь, хоть и работал уже в Кембридже. Но при этом сохранил дом в
Лондоне, поскольку у него имелись дети, которые очень успешно занимались в школе, вот он и подумал, что есть смысл сохранить этот дом. А в общежитии Кембриджа ему предоставили несколько комнат, где он и обитал. Он мог быть и в Кембридже, где проводил свои основные исследования. Но мог находиться и в Лондоне, поскольку на дворе было лето.
И вот я сел в метро и доехал по кольцевой до «Саут-Кенсингтон». Зашел в Имперский колледж науки, техники и медицины, и женщина в приемной объяснила мне, что последние занятия состоялись здесь три недели тому назад. Тогда я сказал, что получил на лето школьное задание составить один проект по изучению астрономии и что частью этого проекта должно непременно стать интервью с каким-нибудь выдающимся астрономом. И нельзя ли в этой связи взять интервью у профессора Сорабджи? Пожалуйста! попросил я. И не будет ли она столь любезна дать мне его адрес, чтобы я мог записать? Пожалуйста! повторил я.
Она сказала: Профессор Сорабджи очень занятой человек.
Я сказал: Ну пожалуйста!
Она сказала, что не имеет права давать его адрес первому встречному.
Я сказал: Я изучал анализ Фурье на протяжении целого месяца каждый день и рассчитывал сделать сюрприз профессору Сорабджи. Очень вас прошу, ну пожалуйста!
Она сказала: Анализ Фурье! Но при чем здесь это?
Я сказал: Хотите, продемонстрирую вам, как исчисляется гравитационный потенциал в любой точке вне твердой однородной сферы с радиусом
Она сказала: Ну, я не...
Я спросил: А как насчет проблемы с вибрирующими струнами или мембранами? Допустим, у нас имеется кожаная поверхность барабана или мембрана квадратной формы, где все края закреплены и стороны одинаковой длины. Если подвергнуть смещению поперечное сечение такой поверхности, а затем отпустить, что у нас получится?
Она колебалась, видимо, не зная, что ответить, и тогда я взял со стола листовку с рекламой Имперского колледжа и торопливо написал на обратной стороне функцию Лежандра для расчета гравитационного потенциала в любой точке вне твердой однородной сферы радиусом
