— Водолапин маньяк, — говорит психиатр.
— Почему же маньяк на свободе, а не в больнице?
— Мы госпитализируем тех, кто опасен для окружающих. Кто может убить, поджечь. А Водолапин тихий, а на таких больных наши емкости пока не рассчитаны. Вот построим новые госпитали, тогда будем брать и таких, а пока придется потерпеть.
ПОСЛУШАНИЕ
На Магнитку в самый разгар стройки приехал наркомтяж Орджоникидзе. Господи, как давно это было. Без чего-то лет сорок назад.
Через день после приезда наркома меня вызывают чуть свет к междугородному телефону. Замредактора (главный лежал в больнице) дает срочное задание:
— Готовь полосу. Тема: «Весь комсомол строит Магнитку». В центре полосы должна быть статья Орджоникидзе. Задание ясно?
— Ясно.
— Ты — за?
— Я-то «за», а вот как товарищ Орджоникидзе?
— Объясни, уговори!
— Н-да!
— Пусть статья Орджоникидзе будет твоим экзаменом на зрелость.
— Н- да! — второй раз крякнул я
— Срок выполнения два дня. Действуй, не теряй времени, — сказал замредактора и повесил трубку.
Мне было восемнадцать. Без месяца девятнадцать. Работал я корреспондентом всего год, и мне хотелось как можно скорее сдать экзамен на зрелость. Правда, журналистского мастерства у меня было маловато, зато послушания черпай хоть ведрами. Зам говорит «давай выполняй». И я даю, выполняю. Не сообразуясь ни с местом, ни с временем действия.
Зам позвонил в шесть утра. Зам сказал «не тяни», и, несмотря на невероятную рань, я тут же из молодежного городка звоню в гостиницу к Орджоникидзе.
Не в «Центральную», которая была рядом с заводоуправлением и в которой останавливались все прибывающие в Магнитку командированные, а в ту, которая три месяца назад была построена в Березках. Там всегда был не занятый номер на случай приезда экстраординарного гостя.
— Лиза, соедини меня с гостиницей! — всезнающая Лиза, даже не спрашивая, с какой гостиницей, с каким номером, с ходу соединяет с тем, на всякий случай всегда не занятым номером, который мне нужен, и на том конце провода раздается женский голос:
— Слушаю.
— Барышня, — прошу я, — позовите к телефону товарища Орджоникидзе.
И «барышня» обиженно отвечает:
— Какая я барышня? Почему я барышня? У телефона Орджоникидзе.
От неожиданности я застыл, замер.
— Слушаю…
Продолжаю молчать.
— Кто говорит?
Мне стыдно сказать кто, и я медленно опускаю трубку на рычажки телефона.
Так опростоволоситься! Назвать мужчину, народного комиссара, барышней. Вот тебе и экзамен на зрелость. Теперь лучше и не показываться на глаза наркому. Он не то что статью, на порог меня к себе не пустит.
Барышня! Ну почему барышня! Оговорился? Сорвалось с языка? Ничего подобного. Могу поклясться, что слышал женский голос.
Прежде мне никогда не приходилось видеть наркома, говорить с ним. Я знал его только по газетным портретам. Гадаю, какой нарком в жизни. Какой у него голос? Бас? Баритон? Пусть на крайний случай. лирический тенор, только никак не сопрано. А я ясно слышал сопрано. Неужели меня подвело мое ухо?
Но кто бы ни был виноват, я должен был повременить со вторым звонком к наркому. Пусть Орджоникидзе сначала забудет голос человека, который назвал его барышней, и тогда я снова смогу соединиться с ним. Как будто в первый раз. А тот был не я. Не знаю кто.
Шесть часов. Пробежался от молодежного городка до райкома комсомола. Посмотрел еще раз на часы. 6 часов 20 минут. Интересно, успел ли нарком за эти двадцать минут забыть мой голос? А что, если мне положить за щеку кусок сахару? А где взять? Вот уже два месяца как орс не завозит в Магнитку сахар. Мы пьем чай с кишмишом или со слипшимися в ком конфетами «подушечка». Можно бы заменить сахар двумя подушечками, но их тоже нет под рукой. Тогда я поднимаю с земли небольшой камешек-голыш, обтираю его о штаны и кладу за щеку.
— У телефона корреспондент «Молодежной газеты», — говорю я, прислушиваясь к собственному голосу.
Голос изменился, стал ниже, но не очень. Я перекладываю голыш из-за щеки под язык.
— У телефона корреспондент «Молодежной газеты».
Теперь голос стал еще ниже. Я хожу по райкому и тренируюсь.
— У телефона корреспондент «Молодежной газеты»…
«Молодежной газеты» корреспондент у телефона.
Еще очень рано. Райком пуст. Только на большом старом диване спит месяц назад приехавший из Златоуста новый секретарь райкома комсомола. Но вот он проснулся и с удивлением смотрит на меня. Никак не поймет, что случилось с человеком. Ходит от стены к стене, разговаривает сам с собой и притом не своим голосом.
А я не замечаю секретаря райкома и увлеченно репетирую предстоящий разговор с Орджоникидзе.
— У телефона корреспондент «Молодежной газеты». Простите, что беспокою…
На часах 6 часов 25 минут. Нарком, по-видимому, уже забыл голос человека, который так опозорился перед ним. Нащупав под языком голыш, поднимаю телефонную трубку.
— Телефонная станция? Дайте гостиницу в Березках.
А телефонная станция голосом все той же Лизы испрашивает:
— Ты что, охрип?
Голыш под языком не помог. Лиза Завалишина сразу опознала меня:
— Что с тобой, Степан?
— У меня под языком камешек.
