Юдина, прищурился и сказал:
– А, Юдин. Заходите. Стучать вас не учили?
– Извините, – промямлил Юдин, слегка покраснев. – Я... я сегодня сам не свой.
Он вошел в кабинет и прикрыл за собой дверь. Турецкий указал ему на стул напротив себя. Юдин кивнул, робко прошел к стулу и сел, сведя колени вместе и сунув между ними ладони, как смущенная школьница.
Александр Борисович посмотрел на него, чуть склонив голову. Выглядел Юдин скверно – побитый, исцарапанный, испуганный.
– Может, вызвать вам врача? – осторожно спросил Турецкий.
Юдин вздрогнул и поднял глаза на следователя:
– Что? Врача? – Он покачал головой: – Нет, не надо врача. Со здоровьем у меня все в порядке.
– Ну раз так – давайте рассказывайте. Только не торопясь и по порядку.
Юдин еще некоторое время молчал, собираясь с мыслями, потом заговорил:
– Дело было месяца полтора-два назад. Однажды Дубинин вызвал меня к себе и стал расспрашивать о Елене Сергеевне. Вернее, о наших с ней отношениях и о том, что я о ней думаю. Я сказал, что уважаю и ценю Елену Сергеевну. Тогда Дубинин стал говорить о том, что Канунникова – умная и талантливая женщина, но что из-за ее дурацких принципов наша партия может не пройти в Думу и вообще развалиться. Потом...
Юдин перевел дух, провел ладонью по глазам и продолжил:
– Потом он спросил меня: что важнее – жизнь и благополучие одной женщины, даже такой талантливой, как Канунникова, или существование партии, благодаря которой миллионы людей дышат чистым воздухом. Я сказал, что партия, конечно, важнее. Дубинин долго смотрел на меня, а потом вдруг заговорил о том, что Елена Сергеевна из лидера партии, из движущей силы превратилась в тормоз. – Юдин поднял взгляд на Турецкого, и во взгляде этом была боль. – Понимаете, Александр Борисович, он так убедительно это говорил, что я не мог не согласиться. И тогда он вдруг спросил... Он спросил, не хочу ли я заработать. Я сказал, что да, хочу...
Юдин замолчал. Какое-то время он сидел молча, уставившись в одну точку прямо перед собой, потом повел плечами, как будто ему внезапно стало холодно, и снова поднял взгляд на Турецкого:
– Он предложил мне двадцать тысяч долларов, если я помогу ему избавиться от Канунниковой. Сначала я испугался. То есть... я почувствовал ярость. Ведь этому человеку Елена Сергеевна доверяла, как самой себе. И вдруг такая подлость, такое лицемерие! Я не мог и слова вымолвить от ярости. Но Дубинин только усмехался. Потом он сказал: «Я понимаю, что мое предложение звучит несколько странно. Но я уверен, что вы его примете». Он сказал, что давно наблюдает за мной и знает, что я – человек умный и предприимчивый. К тому же на карту поставлено существование нашей партии. Он сказал, что Канунникову в любом случае «уберут», и никто ничего не сможет доказать. Даже если я расскажу ей все, это ничего не изменит. Я спросил: «Почему?» А он ответил... Он ответил, что, во-первых, Канунникова не поверит мне, а во-вторых, что бы она ни сделала – она уже не жилец на этом свете. Он так и сказал – «не жилец».
– И тогда вы согласились?
Юдин вздохнул.
– Не сразу. Я долго думал, но потом Дубинин сказал, что, если я не соглашусь, он найдет себе другого помощника. Канунникова все равно умрет, а я останусь без работы и без денег. После этого я... я согласился. А что мне оставалось делать?
Поскольку Александр Борисович ничего не ответил, Юдин продолжил:
– Дубинин познакомил меня с Дашкевичем и Халимоном. Сказал, что они сделают всю черную работу. Я должен был добыть пистолет Канунниковой, а потом, когда придет время, открыть им дверь. Они научили меня, как можно добыть пистолет. Как-то раз я сидел у Елены Сергеевны в гостях и попросил ее показать мне пистолет. Она показала. Я осмотрел пистолет и сказал, что его нужно показать специалисту, чтобы он осмотрел его, почистил и пристрелял. Елена Сергеевна сказала, что ей на это плевать, потому что все равно она никогда не воспользуется этим оружием. Но я настаивал, и она согласилась. Так ее пистолет попал ко мне. А я передал его Дашкевичу. Из этого пистолета он потом и убил Канунникову и ее мужа.
– Расскажите, как была убита Канунникова.
Юдин тяжело вздохнул.
– Видите ли, Александр Борисович, – промямлил он сиплым и каким-то придавленным голосом, – Елена Сергеевна всегда была осторожной. Когда-то, когда она только начинала свою политическую карьеру, ее сильно избили. С тех пор она никогда не открывала незнакомцам. В то утро я позвонил в дверь ее квартиры, она узнала меня и открыла. Я зашел в прихожую, и она снова закрыла дверь на замок. Но пока я переобувался, она ушла на кухню, готовить кофе. А я незаметно снова открыл замок. Потом я прошел в квартиру. Муж Канунниковой, Арсений Андреевич, сидел на диване перед телевизором и дремал – сказалась бессонная ночь.
Потом пришла Канунникова и принесла мне кофе. Какое-то время мы пили кофе и разговаривали. Потом на пороге появились Дашкевич и Халимон. Елена Сергеевна сидела ко входу спиной, а бандиты вошли бесшумно, и она не заметила их. Я бы и сам не заметил, если б не сидел лицом к двери.
Что было дальше – это я плохо помню. Я услышал первый выстрел и закрыл глаза. Меня всего трясло. Я как будто с ума сошел. Помню только, как Дашкевич стал меня трясти. Он кричал мне, что пора уходить и что я должен взять себя в руки. Говорил он, как всегда, очень грубо. И на меня это... подействовало. На меня всегда отрезвляюще действует чужая грубость. Я сделал над собой усилие, встал с дивана и пошел к двери. Не знаю, сколько времени прошло с того момента, когда раздались выстрелы... Потом мы оказались на улице. Только глотнув свежего воздуха, я окончательно пришел в себя. И только на улице я понял, какой ужас мы сотворили. Понимаете, пока не прозвучали эти выстрелы, я думал... я полагал... я не чувствовал, что все это всерьез. Все это казалось мне каким-то бредом, каким-то дурацким сном. И лишь когда я осознал, что Елены Сергеевны больше не будет на свете, когда я понял, что она по-настоящему мертва, я... я...
Юдин вдруг всхлипнул, зажал лицо ладонями и вслед за тем затрясся, обливаясь слезами и издавая громкие рыдающие звуки.
Александр Борисович смотрел на Юдина без всякого сочувствия. Его глаза были холодны, в них застыло отвращение, словно он смотрел не на человека, а на омерзительное насекомое, которое он вынужден по какой-то странной причине терпеть у себя в кабинете.
Юдин вытер рукавом заплаканное лицо, посмотрел на Турецкого и сказал:
– Вы мне верите? Вы верите мне?
Турецкий молчал, мрачно рассматривая Юдина.
– Господи, ну спросите вы у Халимона! – всхлипнул тот. – Это бандит, напарник Дашкевича. Он вам все расскажет.
– Халимон мертв, – сказал Александр Борисович. – Дашкевич убил его.
– Убил? – Юдин захлопал глазами. – Значит, сначала он убил Халимона, а теперь убили его самого? О господи, так, значит, он решили убить всех троих! Он решил нас убрать, чтобы спрятать концы в воду! Вы понимаете?!
Турецкий прищурился:
– Кто – он?
– Да он – Отаров!
Турецкий быстро спросил:
– Халимон и Дашкевич были людьми Отарова?
Юдин закивал:
– Да.
– Откуда вы это знаете?
– Ну... – Он пожал плечами. – Я это понял. По их разговорам, по отдельным фразам. И потом, незадолго до смерти Елены Сергеевны Дубинин несколько раз встречался с Отаровым. Не нужно быть гением, чтобы понять, что это Отаров подбил Дубинина ликвидировать Канунникову. И даже выделил ему для этого своих людей. Она ведь ставила палки им в колеса...
– Это ваши догадки? – спросил Турецкий.
