рядом.
Энергичная администраторша с такими забавными ягодицами, видимо, поспешая сюда, вела сама с собой какой-то диалог. И теперь, когда «артисты» вошли, продолжила его с того места, на котором остановилась:
– Нет, я не понимаю, а почему только вы – двое? А где девушки, которых обещали?
Щеткин нашелся:
– Да они... это... в пробке застряли... Это нам повезло, мы на своей машине так рванули по тротуару, не подводить же вас!
Женщина скептически посмотрела на него.
– Ладно, о чем говорить?... – Она все с той же трагической миной на полном лице, которая ей так не шла, безнадежно воздела руки – ну, прямо древнегреческий театр! – но закончила неожиданно строго: – У вас десятиминутная готовность! – И тут же вылетела из гримерной, будто сидела верхом на метле.
– Вот стерва, – пробормотал Щеткин, оглядываясь.
– Не скажи... – с ухмылкой, но уже сосредоточенно ответил Плетнев. – Ну, как мы прошли? Здорово нас с тобой шмонали?
Щеткин посмотрел на Антона непонимающими глазами:
– В каком смысле?
– А в таком, что все эти разговоры, вся эта ваша официальная трескотня про заботу о безопасности может быть запросто развеяна одной вот такой Софьей Ивановной. Теперь понял, о чем я?
– А-а, ты в этом смысле... Ну, что делать... издержки... Слушай, а ты когда-нибудь мечтал стать актером? – спросил Петр, разбирая костюмы, примеривая их на себя и отбрасывая в сторону. – Черт знает что такое... Муть какая-то...
– Нет, не мечтал, – тяжко вздохнул Плетнев, глядя на костюмы, но думая совсем о другом.
Щеткин увидел большую картонную, раскрашенную в соответствующие цвета и покрытую лаком голову тигра – с отверстием для рта между потемневших клыков и дырочками в желтых глазах.
– Натуральный тигр... Ух, зверюга! И как его детям-то показывать такого, а?
Но Плетнев молчал, раздвигая на вешалках костюмы – пока никакой из них не подходил ему по росту и вообще габаритам.
– А я хотел, – продолжал Щеткин. – До этой минуты... Слушай, Антон, я, конечно, не ты, но и для себя ничего подходящего не вижу. Тут все костюмы для каких-то недомерков...
– Так это все – женские костюмы. Не вороши, перепутаешь... Иди сюда, тут вроде что-то есть...
– Не знаю, не знаю... А может, мне в тигра нарядиться? Ты как считаешь?
– Именно. Кроме этой башки ничего больше и не надо.
– А ты в кого оденешься?
Плетнев молча надел на нос красный шарик клоунского носа на резинке, нагнулся к зеркалу, посмотрел, потом обернулся к Петру.
– Ну, как?
– Жуть!.. Слушай, а если мы не успеем?... И они рванут прямо сейчас?...
– Успокойся, – как-то меланхолично ответил Плетнев, снимая с вешалки длинный комбинезон красно- желтого клоунского костюма. – Запомни, Петя, без нас они теперь уже не начнут.
Щеткин посмотрел на него недоуменно и даже руки развел в стороны, показав, что ничего не понимает. Плетнев увидел и понял суть незаданного вопроса.
– Хочешь знать почему? А потому, Петя, что это мы с тобой детей вокруг себя собираем. Еще не понял?
Кажется, отметил Антон, Щеткин наконец понял. И то, что до него дошло, его почему-то совсем не обрадовало.
– Так мы что же?... – спросил он после продолжительной паузы, во время которой его мозги переваривали новую информацию. – Мы что, в самом эпицентре окажемся?... Ну, этих... событий?...
– Это уж как придется, – философски изрек Плетнев, натягивая на плечи мешковатый комбинезон и застегивая «молнию».
А Петр обнаружил, в конце концов, на вешалке нечто полосатое, решил, что это «нечто» похоже на костюм тигра, и тоже стал одеваться.
Плетнев услышал, как он пробурчал:
– Есть шанс умереть тигром... А что? «Йеден дас зайне», как говорили фрицы... Каждому – свое...
– Ну, свое так свое, – сказал Плетнев. – Пошли работать...
Они остановились перед открытой дверью в зрительный зал. Гремела музыка, но, похоже, играли не живые музыканты, а синтезатор. От двери самого исполнителя видно не было. А в дальней стороне зала уже колыхалась возле сдвинутых рядов кресел толпа первых зрителей.
– Негусто еще, – заметил Щеткин.
– Как хоть девочка выглядит-то? Ты ж видел ее?
– Ну, как? Может, то и не она вовсе была. Мало ли какая девка могла оказаться у этого в машине? В плеере она была, это точно. По-моему... светлая? темная? Ну, так, средне... Но ты не зацикливайся, вполне он мог и перекрасить ее!
– Я тоже об этом подумал... У тебя в трубке нет, случайно, телефона Голованова?
– Да я и не смотрел, она ж не моя, это Константин Дмитриевич из стола вынул. «На, – говорит, – на всякий случай, для связи». А зачем тебе Голованов? Это который из «Глории»?
– Знаешь его?
– Откуда? Просто слышал фамилию... то ли от Саши, то ли... Может, Меркулов, не помню. А что?
– Да то, что я – полный дурак. Его ж сотрудники видели эту девчонку. Почему я не расспросил сегодня? Виделись же! Дырка в мозгах...
– Ладно, не переживай. Пошли, что ли, работать?
– Ага. Увидишь ее, подай знак.
– Какой? – удивился Щеткин.
– Ну, слово какое-нибудь крикни... – Плетнев оглядел Петра, державшего, как космонавт свой шлем, большую голову тигра. – Вот! Крикни: Шер-Хан, например! И сразу постарайся всех детей привлечь к себе...
– А как я смогу это сделать?
– А ты прыгай, рычи громко! Спляши им что-нибудь и уводи за собой, в сторону, за колонны, куда осколки не долетят.
– А-а, понял... А сам ты?
Из зала прямо на них выбежала администраторша. Увидела и всплеснула руками. Кажется, этот жест был у нее коронным.
– Ну где же вы? Ну что же вы тянете? Давайте, начинайте, идите!.. Вот, слушайте, сейчас, на какой- нибудь музыкальный акцент!
Плетнев со Щеткиным переглянулись. Администраторша засекла это дело и возмутилась:
– Ну в самом деле, я, что ли, вас должна учить?! Кто у нас артисты, вы или я?
Хотел ей сказать Плетнев, но подумал, что не поймет. Обидится еще. Но пока он соображал, та уже исчезла. Ну точно, на метле летает, не иначе!
– Пошли, что ли? – сказал Антон.
– Пошли... – с безнадежной интонацией ответил Щеткин и вздохнул.
– Голову не забудь.
– А! – отмахнулся было Петр, но, спохватившись, напялил на себя тигриную голову.
Пока они раздумывали, не решаясь с ходу начать представление неизвестно чего, дети в зале уже веселились вовсю. У противоположного конца, ближе к выходным дверям, была оборудована пластмассовая горка, и малышня с визгом, ревом и хохотом каталась с нее на пластмассовых же больших разноцветных листьях. Другие катали по залу огромные надувные шары, щелкали, выстреливая, обычные воздушные шарики. В самом дальнем углу, на возвышении, стоял синтезатор и на нем играл молодой человек, «выбрасывая» из колонок известные детские песенки.
– Вперед! – решительно скомандовал Плетнев и, выскочив почти к середине зала, завопил тоненьким,
