улетаешь, безжалостный и злой, а другой – светлый и прекрасный, где тебя все любят и ждут... Ты спасешь всех детей, которые полетят с тобой в прекрасный, добрый мир... Ты уже летишь с ними, осталось совсем немного, надо им помочь, Анечка, они тебя ждут и любят... Ничего не бойся, никто и никогда тебя больше не обидит...
Повинуясь сладкому голосу, Аня уже качнулась вперед, чтобы сделать первый шаг в зал, но из-за ее спины бесшумно появился Плетнев и коротким тычком пальца в тонкую шею вырубил ее. Аня попыталась вздохнуть, вздрогнула и потеряла сознание. А Плетнев бережно подхватил ее на руки и быстро вынес в проход за колоннами. И положил на пол прямо перед открытой в зал дверью, за которой начинался коридор с гримерными. Быстро расстегнул «молнию» на куртке...
Все так и есть: наушники, миниатюрный передатчик с микрофоном на груди. А талия перетянута... Да, проклятый пояс шахида был хорошо уже знаком Антону...
Он сорвал и отбросил в сторону свой шарик-нос, скинул в сторону колпак вместе с рыжим растрепанным париком и только потом ловко снял с головы девочки наушники, отцепил от кофточки передатчик и положил их на ближайший подоконник в коридоре.
Подбежал Щеткин с мокрой, словно взмыленной головой, задыхаясь, спросил:
– Ну что? Все? – И такое у него наступило облегчение!.. Он даже чуть на пол не опустился.
Плетнев тем временем, стоя на коленях и наклонившись над девочкой, внимательно изучал взрывное устройство не совсем обычной формы. Что-то здесь нахитрил сукин сын Юра... Услышав тяжелое дыхание Щеткина, резко поднял голову и едва слышно спросил:
– Ты почему не с детьми?
– А-а... – громко начал Щеткин, но, увидев сумасшедшие глаза Антона, даже присел. – Я им свою голову там оставил... Они ее примеряют... Играют с ней... Ну, что у тебя?
– Иди обратно! – прошипел Плетнев. И увидев, что Петр его не понимает, почти уже рявкнул, но все еще шепотом: – Уходи отсюда!
Петр стал неуверенно отступать за дверь, но увидел, что Антон взял осторожно два проводка – красный и синий – и замер. И Щеткин тоже остановился, глядя напряженно. А в голове заметались мысли: читал, в кино видел, как опытные минеры мучались, выбирая единственный нужный провод... Красный, синий... И вдруг Плетнев поднял голову, пристально посмотрел ему в глаза и по-прежнему тихо спросил:
– Погоди... Сперва скажи: красный или синий?... Ну?...
Антон увидел, как от лица Петра отливает кровь... Он стал вдруг, в течение какого-то мгновенья, совершенно белым.
– Ну?!
Щеткин с трудом оттолкнулся от стены и, сглотнув слюну, ответил хрипло:
– Я не могу взять на себя такую ответственность...
Плетнев даже плюнул со зла.
– Говори: красный или синий?!
– Ну почему я?!
– Твою мать! Скажи и беги!
– Никуда я не побегу! – вдруг уперся этот козел... Ну что с ним делать?!
Плетнев вновь наклонился к проводкам, осторожно повертел их в пальцах и с неожиданной ухмылкой спросил почти нормальным голосом:
– Слушай, ментяра ты чертова, у пьяницы какой нос – красный или синий?
– Красный, – не раздумывая, почти машинально ответил Петр.
И Плетнев резким рывком мгновенно выдернул красный проводок...
Занятые своим смертельно опасным делом, они оба не заметили, как из глубины коридора, от гримерных, появился мальчик. Проходя мимо подоконника, на который Плетнев положил наушники с миниатюрным передатчиком, этот мальчик, лет, примерно, шести, взял наушники, с которыми он был уже, естественно, знаком – у старшего брата были такие же, – прислонил один к уху и услышал приятную тихую музыку. Это было здорово! Он надел наушники на голову и пошел, но не в зал, а обратно по коридору, чтобы показать маме то, что он нечаянно нашел. Он не обратил внимания на болтающуюся, прикрепленную к наушникам блестящую коробочку...
Грозов подъезжал к госпиталю в Лефортове.
Произнося долгий, успокаивающий Аню монолог, он соответственно растягивал слова, придавал им особую певучесть и в то же время звонкую, как звучание бронзового колокола, монотонность, присущую чтецам мантры, так как знал, что такая тональность успокоит девушку, уберет страх, который у нее сейчас, конечно, понятен. Она ведь одна перед массой народа. Ей надо пройти весь зал и оказаться в центре его, посреди детей. И тогда она скажет звонким голосом о том, что возмездие уже тут, вот оно! Возмездие и спасение – рядом, вместе, и она поведет к ангелам святые, невинные души, а злые будут немедленно наказаны во имя Аллаха милостивого, милосердного!.. Так хочется Ренату? Он, Чума, не возражает... Аня хорошо произносила этот краткий свой монолог. С особым чувством. Способная девочка... Очень... И то, что молчит сейчас, тоже понятно – кругом же люди. Сразу обратят внимание: с кем это она говорит?... Однако он дал ей более чем достаточно времени для того, чтобы обрести снова нужную форму...
Он посмотрел на экран монитора: сигнал по-прежнему находился в углу зала. Она и не сдвинулась с места. Грозов вспомнил расположение зала – Аня все еще за колоннами.
– Ты почему не в середине зала?... А, я понял тебя, моя девочка, – мягко заговорил он. – Ты приняла правильное решение. Пройди по проходу за этими колоннами, и ты сразу окажешься рядом с детьми. Ты молодец, хорошо придумала...
– Я... – ответил ему совсем детский голос, и Грозов понял, что это у нее от волнения.
– Ничего страшного, – продолжил он, глядя перед собой на центральный вход в госпиталь, – не бойся, ты – хорошая, тебя все любят, и я больше других... А теперь выйди в центр зала... Ты слышишь меня, Аня?
– Я – не Аня, – услышал он в ответ. – Я – Коля... А ты кто, дядя?
Грозов резко сунулся к экрану монитора, но сигнал маячка застыл в углу. И тогда он достал из кармана другой мобильник, медленно, жестко сжав губы так, что скулы окаменели, посмотрел на маленький его экран, высветил имя «Аня» и нажал на вызов. Раз, другой, третий...
Взрыва не последовало. Щеткин, стоявший не дыша, наконец вздохнул и разлепил один глаз. Плетнев стоял на коленях над поясом, стягивающим талию девочки... девушки? Черт ее знает, большая, вроде... И маленькая...
– Ну, так я и знал, – облегченно выдохнул Антон. – Спасибо, Петька...
– За что? – Петр даже растерялся. Уж себя-то героем он никак не ощущал, наоборот, показалось, что сердце до сих пор пребывает где-то в пятках.
– Передатчик! – воскликнул Антон и вскочил. Наушников на подоконнике не было. Он оглянулся, увидел уходящего по коридору мальчика с плеером. Кинулся вдогонку. Тот ничего не слышал, и, когда Плетнев догнал его и сорвал с головы наушники, обернулся и заревел от неожиданности. – Иди, не плачь! – строго сказал ему Антон. – Нельзя трогать чужое!
Он подошел к окну, постоял, посмотрел, потом поднес к уху один наушник и спокойным, ровным тоном сказал в микрофон миниатюрного передатчика:
– Питон вызывает Чуму... Как слышишь меня?... Прием...
Глава пятнадцатая
Захват (окончание)
Александр Борисович маялся, сидя в кресле и качаясь в нем взад-вперед. Весь пол вокруг него был усеян самолетиками, сделанными из вырванных журнальных страниц. Еще один, последний уже, он все еще держал в левой руке. В правой – покачивал включенный мобильник. Смотрел на него, морщился, зло сплевывал и, в конце концов, смял свой последний самолетик и отшвырнул его в сторону.
Дверь отворилась без стука, и в проем заглянуло улыбающееся лицо Ирины. Но, увидев хмурого мужа, сычом сидящего в кресле, она и сама нахмурилась. А когда опустила взгляд на пол, вообще растерялась.
– Господи, что тут происходит? Шурик, что случилось?! – В голосе послышалась тревога. – А я тебе
