заметают, — предположил сторож магазина, помыв двор. И увидев, что следователь сел в машину, направил тугую струю воды на то место, где стояла оперативка милиции:
— Кыш пух, кыш след, убирайтесь навек! Чтоб вашего духу в нашем дворе больше никогда не было! — смывал след оперативки старик, разгоняя последних зевак со двора.
Катя долго не могла успокоиться после увиденного. У нее все летело из рук. За что бы не взялась, куда бы не повернулась — всюду слышала голос Сюзаны:
— Катя, как жаль, что не вы моя мать! — сказала однажды девчонка. Эти слова навсегда застряли в сердце и в памяти женщины…
А по городу поползли слухи один другого круче:
— Слыхали, бабоньки? Бандершу кокнули! Ну, ту, безногую, какая с поездом наперегонки скакала. Ей пузо разворотили и туда протезы вставили, чтоб снова к жопе приросли…
— А кто убил?
— Да муж ее бывший, чтоб фамилию не позорила. Терпенья у него не стало больше, вот и уложил!
— Не бреши про Катьку! Живая она как сука, а вот блядей ее всех постреляли. Сама видала, как их на носилках выносили одну за другой.
К вечеру город гудел подробностями, придуманными на ходу, на скамейках и в парке. Очевидцев оказалось столько, что их никогда не вместил бы двор. И все доказывали, будто своими глазами видели все.
Катя даже во двор перестала выходить, чтобы не надоедали своими вопросами назойливые, докучливые соседи.
Она даже занавески не раздергивала днем, чтобы не видеть свору старух, сидевших на лавке, пристально следивших за ее окном, с какого не спускали глаз до самого позднего вечера.
Женщине казалось, что весь город только и говорит о ней, сплетничает, злословит:
— Где вы все были, когда у меня случилась беда, и мы с Мишкой голодали? Почему ни одна душа не сжалилась? Ведь мы остались совсем одни среди вас. Никто слова доброго не сказал. И тоже судили, называли дурой, чокнутой, говорили, что Хасан правильно сделал, бросив меня с сыном. А я спасла ребенка, одну из вас. Не за спасибо, ничего для себя не ждала. Просто не смогла по-другому, — вздыхает Катя. И оглянулась на звонок в дверь:
— Лянка! Девочка моя! Ты пришла, ты вспомнила меня! — прижала к себе девчонку и заплакала жалобно и горько.
Ляна прошла на кухню, поставила на стол две большие коробки, усевшись напротив Кати, предложила:
— Чаю налить?
— Подожди, дай наглядеться, как давно тебя не видела. Соскучилась жутко. Мне каждый день тебя не доставало. Я все ждала, когда придешь.
— Девки уехали? Или живет кто-нибудь? — перебила Ляна.
— Никого нет. Сами маемся, без чужих. Никого больше не пущу, не возьму на квартиру. Покуда жива не дам засрать порог всяким дешевкам. Одни беды от них. Слышала про Сюзанку?
— Да, Миша рассказал мне. Оно и не удивительно, полгорода мужиков сифилитиками сделала. Зато секс-бомба! Самая модная путана! Переспать с нею за честь считалось. Она тоже ходила перья распустив. Над всеми смеялась. Себя выше всех ставила. А уж меня задергала, из пещерных не вытаскивала. Всех своих хахалей навязывала, чтоб бабой сделали. И доказывала, что в девках теперь не модно оставаться. Мол, муж попреками засыплет, что кроме него никому не была нужна. Сама она с детства по рукам пошла. Опыт был богатый. Я от нее такого наслушалась, чего даже пожилые наши бабы не знают. Да куда им до нее? Она так или иначе добром не кончила б! Никуда не годная, ни к семье, ни к детям, ни к старикам ее не тянуло. А о работе так и говорила, что ее кормилица меж ног растет. Руками или головой пускай другие пашут. А она создана для удовольствий!
— Во и схлопотала, дура! — буркнула Катя и, покраснев, попросила:
— Прости меня окаянную! Ляпнула тогда, как высралась. Сколько раз о том пожалела. Да слово ни хрен, в руку не возьмешь и не вернешь в портки обратно.
— Ладно. Забудем. Хотя я долго не могла простить и приходить не хотела. Но Миша убедил, уговорил меня, — созналась Лянка.
— Все девки нормально уехали, а Юлька даже замуж вышла. Теперь в своем доме, в семье живет. На машине за нею Заур приехал. С цветами. Из нашего дома на руках Юльку вынес.
— Повезло ей, вовремя остановилась, не затянуло, хотя спрос на нее был большой. Только вот остановится ли, не потянет ли на приключения заново? Ведь привыкли они все к легкой жизни, кабакам. А семья совсем другое, там работать надо до пота и мозолей!
— Куда ей деваться. Да и сама она из деревни. Эту работой не удивить и не испугать, — вступилась за Юльку Катя.
Лянка открыла одну из коробок, и Катя увидела торт. Высокий, красивый, баба давно не видала таких.
— Дорого такое чудо стоит? — спросила девчонку.
— Нисколько. Я сама его сделала!
— Сама! Одна?
— Конечно. Но очень старалась. Уже три месяца их делаем. Вот эти — наша гордость. Такие на особые торжества печем. И всем горожанам нравятся!
— Погоди! Не режь! Пусть Миша глянет. Это ж сказка!
— Мишка не только видел, а и много раз ел такие торты, — рассмеялась Ляна.
— Когда ж успел?
Девчонка покраснела:
— Ну, он иногда заходит в наше общежитие или к нам в кафе, что при комбинате. Мы там чай пьем все вместе. Конечно, его самым лучшим угощаем. Он хорошо в тортах разбирается. И не только в них, — добавила тихо.
— Ты это о чем? — пытливо глянула Катя.
— Серьезный он человек, надежный, внимательный. Такой на дешевку не позарится. Он рассказывал вам о новой коллеге, Светланой ее зовут. Пришла она к ним недавно и сразу Мишку приметила. Давай зависать, крутила хвостом перед ним. Но не обломилось ей ничего. Ну и бесилась «телка», как же, при знатных родителях и богатстве ее не хотят замечать. Какие наезды на него устраивала, гонялась за ним по всему городу на своей БМВ, а облом получила. Полный отказ! Поверите, сама к нам в кафе заявилась и к Мише за стол села. Вот тогда он не выдержал. И сказал этой девке, что он любит другую. Она одна в его сердце живет, для второй там места нет. Что понапрасну она теряет время, он однолюб и другую полюбить не сможет.
— Это сын о тебе так сказал? — спросила Катя настороженно.
— Не знаю. Пусть скажет сам. Мне в любви не объяснялся.
— Чего ж еще нужно, если в общежитие к тебе приходит, в кафе, в кино с тобой идет, домой зовет, зачем тебе слова? И без них все понятно!
— Вы так думаете? — зарумянились щеки Лянки.
— Уверена!
— Он только вчера первый раз меня под руку взял. Темно было. Он встретил у комбината и проводил до комнаты в общаге. Ничего не сказал. Просто попросил навестить вас.
— А ты как?
— Ну вот и пришла…
— Я не о том, Ляна. Я о сыне! Он ведь мой любимец. А ты как к нему? Любишь ли?
Девчонка, кивнув, опустила голову:
— Давно, еще когда у вас жила. Но Миша меня не замечал, считал маленькой и называл мышонком, цыпленком, головастиком. Редко звал по имени. И не обращал внимания. Сколько слез пролила, сколько насмешек от девок стерпела. А потом вы такое сказали, что я не выдержала, поняла, что не нужна здесь никому. Вот когда сбежала, Миша будто спохватился и нашел. Но это тоже ни о чем не говорит. Может,
