Но что делать, зона его вконец испортила. Пропащий стал, потерял совесть. С ним даже говорить невозможно, ничего не понимает, думает, ему все обязаны. А за что?
— Катюха, сегодня и без зоны такие дети растут. Вона мой старшой внук, навовсе задушил отца капризами. Компьютер с горла выдрал. А нынче ужо машину требует. Сам ни копейки не принес, на курево стреляет у отца, зато желаниев полные портки. То ему жвачку, то джинсы на срачку, то водку, то молодку надобно, задолбал сына вконец. Поверишь, он врачом работает, а в больницу ходит в том костюме, какой я ему к свадьбе справил! Вот оне какие нонешние! От того и я работаю, чтоб сын последние портки по дороге не потерял. А ты говоришь жениться! — вздохнул человек.
— А что делать, Захарий? Они наши дети. Какими их вырастили, то и получаем нынче. Мой Мишка тоже, хоть и вырос, а деньги беречь не умеет. То дискеты ему нужны, то жвачки. Хорошо хоть не пьет и не колется. Тогда бы и вовсе труба дело…
— Послушай, Кать, если с Хасаном не хочешь примириться, давай со мной жить. Мы друг с другом уж сколь годов знаемся, считай, родными сделались, — вытер пот со лба.
— Захарий, ты подумал что сказал? — всплеснула руками баба, посмотрела, будто впервой увидела мужика.
— А что? Оба калеки. Я на душу, ты на ноги. Даже привыкать не надо. Больше двадцати годов знаемся. Друг друга наскрозь изучили. Чего кочевряжиться? Вот оженится твой Мишка, ты и переходи ко мне. Тут рядом— всего два шага. Зато не будешь с невесткой гавкаться. А нам с тобой по-стариковски делить нечего.
— Не смеши, Захарий! Зачем я тебе сдалась? Лишняя морока, — отмахнулась баба.
— Кать! Чего ломаешься? Мне нынче баба без проку. Сугрев для души хочу, станешь навроде грелки. Ну и я вкруг тебя в утеху. Так и сдышимся вдвух. Мне недавно пензию прибавили. Аж на пятьсот, да получка, вот оно уже терпимо. Колбасу иногда брать стал, к чаю баранки, мыло хорошее пользую.
— А говоришь, сыну деньги собираешь, — напомнила Катя.
— Подмогаю. Но пупок не рву, как раньше. Им сколь не дай, все мало. Чем больше даешь, тем больше просят.
— А у нас все общее. И Мишка без меня не проживет. Хоть и вовсе большим стал, а по жизни совсем дитя. Я его никакой бабе не доверю и не отдам!
— То он тебя спросит! Теперь наши советы не слушают. А коли возникать будешь поперек души, в стар-дом упекут, чтоб душу не гадила! — понурил голову человек.
— Ну это ты загнул! Я тут хозяйка! И меня отсюда только вперед ногами унесут!
— Кать! Зачем спориться? Я ж совсем про другое тебе предлагаюсь. Ты не упирайся. Подумай. Я вовсе не такой корявый. Еще и приголубить смогу.
— Метлою что ли? Куда уж нам с тобой про грехи вспоминать, о душе не забыть бы, не обронить в суете.
— И я об том. Значит, сговорились? — повеселел человек.
— Захарий, дружок мой! Не серчай, но не могу я к тебе уйти от сына. Не брошу своего мальчонку. Ведь мать я, а не сука подзаборная. А с тобою мы и так завсегда вместе. Приходи, навещай в любое время. Друзьями навсегда останемся. А что еще нам нужно? — погладила Захария по плечу, тот печально оглядел бабу.
— Вот и отказала. Так я и думал. Не зря сумлевался. Выходит, такая моя судьбина одному век коротать. Настя покинула, а тебя не уломал, — встал человек и, подойдя к двери, предупредил:
— За хлебом не ходи. Я вечером свежий принесу, совсем теплый, — вышел, не оглядываясь, опустив плечи.
А вечером к Кате пришла нежданная гостья. Она представилась матерью Сюзаны и, назвавшись Валентиной, прошла на кухню следом за хозяйкой, настороженно смотрела на Катю.
Глаза гостьи заплаканы, лицо опухшее. Черное платье подчеркнуло усталые морщины на лице:
— У вас жила наша дочь. Может, хоть вы знаете, за что и кто убил ее? В милиции ничего вразумительного не говорят. Ответили, что идет следствие. А пока оно не закончено, ничего сказать не могут. И убийца нашей девочки не найден. Наверно вы лучше их осведомлены, расскажите, что знаете о Сюзане, прошу вас, — достала платочек из сумочки, вытерла глаза и лицо от слез.
— Вы ее похоронили?
— Вчера… Бедный ребенок! Какой-то зверь голову ей оторвал. Налегла же рука на ребенка! Всю изувечили мою девочку! — заплакала навзрыд.
— Валентина, почему Сюзану убили, секрета особого нет. Я не знаю, от чего милиция молчит, но причину весь город знает. Сюзана заразила сифилисом многих мужчин. А когда ее положили на принудительное лечение, она сбежала из больницы… Тут и поймали девку.
— Вы хотите сказать, что она стала проституткой? — широко открыла глаза Валентина.
— Я не знаю, кем она была еще, но сюда пришла такою и с хахалями путалась с самого начала. Самой известной была. Почему вы только теперь объявились? Где были тогда? За нее девчонки попросили, квартирантки мои. Приди она сама по себе, я ее ни за что не взяла бы. Знай, что такое случится, сколько горя она доставит, дверь бы ей не открыла!
— Что ж она такого сделала?
— Милиция из-за нее всю душу вытрясла. Искали ее со всеми собаками, когда сбежала из больницы. Ее все мужики города искали, чтобы убить.
— А до нас дошло, что вы толкнули Сюзану на панель, назначив непомерно высокую плату за квартиру.
— Почему не пошла в общагу? Ведь там были свободные места. Я ее не звала, силой не затащила. Она ни одна здесь жила. Почему другим не было дорого и только ей…
— Ну, я не знаю. Так в предсмертной записке написано.
— Чушь! Знаете, сколько она брала за ночь? С мужика, понятное дело! Она этой суммой за три года проживания могла заплатить шутя. Я ее на панель не
толкала, она с детства на ней выросла и блядью была с пеленок!
— Да что вы наговариваете на дочь! Сюзана была сущим ангелом, кристальной девочкой, умницей!
— Чего ж она дома не жила, с вами? И на каникулы не приезжала? — язвила Катя.
— Она говорила, что появился человек, с каким хочет связать судьбу и создать семью.
— А всем нам Сюзана сказала, будто не хочет возвращаться в вашу секту, где ее собрались отдать замуж за старого вдовца с детьми старше Сюзаны!
— Какая секта? Какой вдовец? Помилуйте, мы далеки от всего этого! Дочка жила как в раю, ни в чем не зная отказа. Ведь она единственная, к тому же поздний ребенок. Над нею все дрожали. Когда уехала в Нальчик, написала, что поступила учиться на фельдшера-акушера, будто у нее все прекрасно, она получает хорошую стипендию, ей хватает и помогать ей не нужно. Писала дочка регулярно, я даже письма могу привезти.
— Почему она тогда не жаловалась на высокую квартплату?
— В письмах домой она ни на что не жаловалась. Наоборот успокаивала, говорила, что о ней не стоит переживать. Мы, конечно, верили каждому слову, — заплакала мать.
— Теперь уж чего реветь? Не поднимешь воем, — посочувствовала Катя.
— А кто тот человек, с кем она хотела создать семью? Может, вы его знаете? — смотрела на Катю выжидательно.
— Есть один такой! Косой Яша! Крышевал он Сюзанку. Больше других берег. Правда, жениться на ней не мог. Говорят, что ему в Чечне вместо головы яйцы отрезали. Стало быть, бабы ему ни к чему. Но с твоею он кайфовал часто. По кабакам таскал с собою, по городу катал случалось. Она по кайфу ему была.
— А кто он? Где его найти?
— Не знаю. Он везде и нигде! Косой Яша — пахан городского рэкета. Вот с ним и снюхалась твоя Сюзанка. Я не знаю кто ее урыл. Любой мог. Но Яшка, конечно, знает доподлинно. Это точно.
— Как мне с ним свидеться?
— Ума не приложу. Лично я не хотела бы встречаться с этим отморозком. А ты его в любом кабаке увидеть можешь. Он ни от кого не прячется! — описала Катя Яшку и спросила:
