– А ты заметила, на что в лавках наибольший спрос? Вон посмотри, что в той… Или вон в той!
– Что?
– Награбленное, – ответил он зло. – Уворованное.
Она запнулась, посмотрела на разложенный на полках товар, горячо возразила:
– Что ты мелешь? Это все из раскопок и старых захоронений!
Его глаза странно блеснули, она ощутила себя почему-то виноватой, хотя повода не видела.
– А грабить могилы – хорошо? Или хотя бы допустимо?
Она не ответила, сделала вид, что разглядывает товары на прилавках, мимо которых идут. В самом деле, немалую часть составляет выкопанное из древних захоронений, то есть могил. Но могилы раскапывать все-таки нехорошо, а захоронения – можно. Потому что могилы со временем начинают считаться захоронениями, а они как бы ничьи. Свежие могилы к тому же охраняют родственники, а древние – никто, так что раскапывать можно безнаказанно…
Вообще-то, если подумать, то логика волхва не кажется такой уж странной. По крайней мере, понять можно. Однако с другой стороны… ну не могут же все люди ошибаться, а вот он, такая цаца, все видит и понимает правильно?
С третьей стороны, мелькнула мысль, такое как раз и бывает чаще всего, но дело в том, что простой народ видит только две стороны, а третью вообще не признает и полагает, что ее не бывает вообще.
– Знаешь, – проговорила она наконец нерешительно, – ты закапываешься слишком глубоко… Или взлетаешь. Люди так глубоко не роют. А мы – люди.
Он прорычал:
– А человек, как говорят все сволочи, чтобы легче сволочничать, – животное. Самый подлый зверь на свете! От остальных отличается только хитростью да умением разговаривать. Больше ничем. Ты тоже считаешь, что люди – подлые твари?
Она проговорила торопливо:
– Нет, не считаю! Но простые люди просто большего не видят.
– Значит, надо, – сказал он, – чтобы видели. Чтобы было заметным!
Она спросила настороженно:
– Что заметно?
– Отличие от зверя, – пояснил Олег.
– Так уже отличаются!
– Как видишь, – сказал он тяжело, – этого мало. И это не главное. Надо что-то еще, что-то еще…
Он нахмурился, на лбу собрались морщины, он шевелил пальцами, словно пытался нечто ухватить из воздуха, но смутные образы уплывают, не давая оформить себя в слова, и он зло сверкал темнеющими глазами и едва не скрежетал зубами.
Она услышала сказанное тихо, будто для самого себя:
– Когда-то мир станет цивилизованным…
– Когда? – поинтересовалась она скептически.
Он вздохнул:
– Как только откажутся от лотерей, так и станет!
Глава 7
В окнах загорались светильники, Барвинок поняла, что в домах наступает ночь, хотя здесь на просторных улицах еще светлый вечер, тихо и торжественно, птицы уже умолкли и отправились до утра в гнезда, бродячие собаки неслышно скользят от тени к тени, подбирают выброшенные из окон кости с лохмотьями мяса.
В темнеющем, но все еще пронзительно синем небе остро и четко сверкает отточенное лезвие месяца. Над далекими горами тревожно застыла лиловая тьма, это оттуда поднялся блестящий серп, оставив внизу мутные тающие облака.
Волхв посмотрел на небо, на горы, лицо стало мрачным.
– Вернемся, – произнес он. – Надеюсь, мы уже достаточно наследили.
Она спросила настороженно:
– Это как?
– Оставили следы, – пояснил он.
– Зачем нам оставлять следы?
– Чтобы меня отыскали, – пояснил он.
– Кто?
– Враги, конечно.
Она вздрогнула, но заставила себя улыбнуться.
– Да, у тебя должно быть много врагов.
– Даже больше, – заверил он, – чем ты думаешь.
Вернувшись на постоялый двор, он сразу поднялся наверх в их комнатку. Барвинок поскрипела, но подчинилась, хотя хотелось сперва посидеть в зале, где мужчины едят и пьют, пусть этот угрюмый молчун увидит, как на нее смотрят, хоть что-то да поймет.
– Спать, – буркнул он. – Думаю, если меня не отыщут ночью, утром пойду искать сам.
– Ты злой.
– Ага. Кто не спрятался, я не виноват.
– Сразу с утра? – спросила она. – Мы только прибыли… А город такой огромный, ты и трети не успел осмотреть…
Он сдвинул плечами.
– Зачем? Еду мимо и дальше. Это тебе больше никуда не нужно… А говоришь так, будто тяну тебя с собой. И вообще… оставь эти замашки избалованной дочери знатного князя.
Она села за стол, тряхнула головой, освобождая пышные волосы от множества заколок.
– Князя? Знатного?.. Откуда ты взял?
– Да больно из тебя выпирает, – буркнул он. – А теперь падай и спи. Утром меня уже не увидишь.
Она возразила:
– Я что, сплю, как бревно? Прости, это не мое дело, конечно, но… зачем ты это делаешь?
Он не уловил такой быстрой смены разговора, в недоумении смотрел, как она собирает и складывает в кучку заколки.
– Что именно?
– Уничтожаешь источники магии. Вернее, хранилища.
Он поинтересовался:
– А если подумать? Ты же неглупая, хоть и красивая.
– Наконец-то сказал что-то приятное женщине!
Он тяжело сел на край кровати, сдвинул плечами.
– Ты сама знаешь, что неглупая. Редко кто даже из мужчин сумел бы сразу определить болезнь и так умело вылечить жителей всей деревни. Без всякой магии.
– Да нет, я о другом…
– О чем?
– Ну вот, сказал приятное, а теперь сам не понимаешь! Для женщины куда приятнее быть красивой, чем умной.
Он отмахнулся.
– Ерунда. Если умная, то и красивая. В смысле, умная всегда сумеет стать красивой.
Она раскрыла рот, чтобы возразить, видно по ней, но поперхнулась от другой влетевшей в рот мысли, закашлялась, махнула рукой.
– Сам не догадываешься, – сказала она нехотя, но явно стараясь сгладить раздражение, – насколько ты прав. В самом деле, умная сумеет стать красивой, если постарается, какой бы ни была раньше. А вот дура…
Он пробормотал:
– Ну, если дура красивая, то она все равно некрасивая. Женщина должна быть умной, мне так кажется. И сильной. Тогда она и красивая.
