доверяться рассудку, а почаще прислушиваться к велению сердца? Разве это была не ты, Руфь? Не отпирайся, ты так и говорила. И знаешь, Руфь, что мне сейчас говорит мое сердце? Оно говорит мне, что мерседес — это единственный шанс, который у меня остался. И если ты хочешь смеяться, то смейся, мне все равно… потому что я все давно решила.
Чувствовалось, что Руфь не настроена смеяться. Руфь просто промолчала.
Перед тем как я выбралась из машины, Джеральд отдал мне ключи, потому что ему было неудобно перегибаться через сидение, для того чтобы взять портфель. Ведь он так и сделал, верно? Пожалуйста, Господи, пусть моя память не подведет меня.
Она опустила руку в левый карман и обнаружила там только пакетик с носовыми платками «Клинекс». Опустив потом правую руку вниз, она осторожно прижала ее к карману и вздох облегчения вырвался из ее спекшихся губ, когда она нащупала знакомую выпуклость брелока автомобильных ключей, забавной вещицы, подаренной ей Джеральдом на день рождения. На брелоке имелась надпись «ТЫ МОЯ СЕКСУАЛЬНАЯ ШТУЧКА». Теперь Джесси знала лишь одно, что никогда за всю свою жизнь она не чувствовала себя менее сексуальной и тем более штучкой, но это было ничего; это она могла пережить. Самое главное, это то, что ключи были у нее в кармане. Ключи были ее билетом прочь из этого проклятого места.
Ее теннисные туфли стояли рядышком друг с другом прямо под телефонным столиком, но Джесси решила что уже достаточно экипирована для небольшого автомобильного путешествия. Двигаясь маленькими инвалидными шажками, она направилась к двери холла. На ходу она решила, что вполне в состоянии снять со стоящего в холле телефона трубку и послушать в ней гудки — большого вреда от этого не случится.
Она только-только обогнула изголовье кровати, когда в комнате опять начало темнеть и кто-то снова принялся забирать у нее день. Boew`rkemhe было такое, словно кто-то прикручивать реостат, включенный в цепь, питающую источник яркого солнечного луча, падающего через западное окно. По мере того, как быстро гасли солнечные лучи, исчезали танцующие в них пылинки.
О нет, только не теперь, взмолилась она. Господи, пусть это будет только шутка. Но свет неумолимо продолжал гаснуть и Джесси внезапно обнаружила, что ее шатает все сильнее и сильнее, да так, что верхняя половина ее тела описывала в воздухе все увеличивающиеся круги. Ухватившись за стойку кровати, она вздрогнула, когда ее рука легла на окровавленный наручник, из которого она только что вырвалась.
Двадцатое июля 1973-го года, невнятно пронеслось у нее в голове. Пять сорок две вечера. Полное затмение. Могу я быть свидетелем?
Смесь запахов пота, спермы и одеколона ее отца наполнила ее ноздри. Ей захотелось сильно выдохнуть и избавиться от этой вони, но у нее не хватило сил. Внезапно она невероятно ослабла. Ей удалось сделать еще два крохотных шага и она упала лицом прямо на окровавленный матрас. Ее широко раскрытые глаза время от времени мигали, но тело оставалось совершенно неподвижным и расслабленным, словно тело утопленницы выброшенное на пустынный пляж.
Глава тридцать четвертая
Первой ее мыслью после того, как она пришла в себя, было то, что тьма в ее глазах наверняка означает, что она умерла.
Ее второй мыслью было то, что если бы она умерла, то ее правую руку не жгло бы теперь словно сначала опаленную напалмом, а потом изрезанную острыми бритвами. Ее третьей мыслью было осознание того, что ее глаза широко раскрыты — иначе не могло быть следовательно солнце больше не светит. Эта мысль моментально выдернула ее из промежуточной зоны, где она пребывала, не в полностью бессознательном состоянии, но послешоковом ступоре, и заставила собраться. Поначалу она не могла вспомнить, отчего ее так пугает отсутствие солнца, а потом
(космический ковбой — чудовище любви)
все мгновенно вернулось к ней, с силой, напоминающей электрический разряд. Узкие, белые, словно у мертвеца, щеки; высокий лоб; горящие восторженным безумием глаза.
Пока она лежала в бессознательном состоянии на постели, за окнами снова поднялся ветер и задняя дверь снова принялась хлопать. На несколько мгновений вой ветра и хлопанье двери были единственными звуками, но потом до ее слуха донесся долгий, душераздирающий вой. По ее мнению это был самый жуткий звук, который ей доводилось слышать в жизни; подобный вой мог издавать только раньше времени угодившее живьем в могилу существо, погребенное в наркотическом или летаргическом сне, а потом опомнившееся и ожившее, но совершенно обезумевшее и теперь изнывающее в своем гробу.
Вой затих в беспокойстве ночи (а в том, что это уже была ночь, не стоило сомневаться) но еще через мгновение снова возник в воздухе: нечеловеческий фальцет, полный идиотского ужаса. Вой налетел на нее подобно живому существу, от чего она беспомощно задрожала на кровати и вскинула руки к ушам. Она зажала уши, но полностью изгнать из них этот ужасный звук, поднявшийся вокруг нее в третий раз, так и не смогла.
— О, нет, — застонала она. Никогда ей еще не было так холодно, так холодно, так холодно. — О, нет… нет… нет.
Вой унесся во тьму ветреной ночи и не поторопился сразу же возобновиться. У Джесси появилось несколько секунд для того, чтобы перевести дух, и она сразу же поняла, что выла бродячая собака, скорее всего — вероятней всего это была собака, та самая, что превратила останки ее усопшего мужа в свой собственный фургончик Макдональдса. Но потом невыносимый вой возобновился и было невозможно поверить в то, что какое-то существо из реального мира могло производить подобный звук; скорее всего был банши или вампир, корчащийся на земле в сердечном приступе. Когда вой поднялся до невозможной вышины, Джесси внезапно поняла, что заставляет животное так жутко выть.
Оно вернулось обратно, ибо именно того она и боялась. И собака чуяла его, слышала или даже видела.
Ее всю с головы до ног бил озноб. Ее глаза лихорадочно метались по углам комнаты, выискивая тот, где вчера стояло Создание Тьмы — Существо из Угла, потерявшее жемчужную сережку и оставившее один единственный отпечаток подошвы. В комнате было очень темно, чтобы разглядеть хотя бы один из этих артефактов (допуская, что все это ей не померещилось, конечно), но на мгновение Джесси решила, что заметила неподалеку от себя самого хозяина корзинки из человеческой кожи и почувствовала, как в ее горле поднимается пронзительный крик. Она крепко зажмурила глаза, потом снова их распахнула, не увидев ничего, кроме танцующих на ветру теней от уличных деревьев под западным окном. Но дальше за этими тенями сосновых лап, она заметила угасающую на горизонте полоску золота.
Теперь, скорее всего семь часов, но если я вижу самое окончание заката, то, вероятно, времени даже еще меньше. Следовательно я пролежала на кровати всего какой-нибудь час, ну полтора часа. Может быть еще не поздно попытаться выбраться отсюда. Может быть…
На этот раз собака закричала — лучшего слова не подберешь. От неожиданности Джесси едва не закричала в ответ. Она схватилась за столбик кровати, потому что ее сильно качнуло и внезапно она осознала, что не помнит как поднялась с кровати. Так ее напугал собачий вой, сдернувший ее с бывшего семейного ложа.
Возьми себя в руки, девочка. Глубоко вздохни и возьми себя в руки.
Она так и поступила, сделав глубокий вдох и запах, проникший в нее, оказался тем же самым, хорошо ей знакомым запахом. Он был похож на ровный тупой минеральный запах, преследовавший ее все эти годы — запах, означающий для нее секс, воду и отца — но не совсем такой же. Какой-то другой оттенок или оттенки словно были примешаны к нему — застаревший чеснок… древний, средневековый лук… грязь… может быть, вонь немытых ног. Этот запах отбросил Джесси на много лет назад, наполнив ее беспомощным, невыразимым ужасом, испытываемым нами в детстве, когда мы чувствуем присутствие рядом с нами некого безликого и безымянного существа Оно — терпеливо дожидающегося под кроватью, когда же мы спустим на пол ноги… или хотя бы свесим случайно руку…
Ветер завывал. Дверь продолжала хлопать. И где-то совсем неподалеку от нее тихонько скрипнула половица, так, как обычно скрипят половицы, когда кто-нибудь, старающийся пробраться бесшумно, случайно наступает на нее.
Оно вернулось, ужасным шепотом сообщило ей сознание. Теперь в ней говорили все ее голоса
