возьмет кусок стекла покрупнее и поострее и тогда…
Протянув через тело левую руку, она как следует толкнула рычаг передачи, изо всех сил, что могла (при этом рычаг, нужно честно признаться, почти не пошевелился). После чего она просунула неловко руку под дугу руля и схватилась за ключ зажигания и снова повернула его.
Опять ни звука. За исключением тихого, шипящего смеха порождения тьмы, спокойно наблюдающего за ней из дома. Этот смех она расслышала довольно четко, пусть даже он и звучал только в ее мозгу.
— Пожалуйста, Господи! — закричала она, — пусть мне хотя бы разок повезет!
Рычаг трансмиссии был в ее руке насмешливо упрямым и когда она повернула ключи зажигания еще раз, машина ожила и мотор весело заревел — Ja, mein Furer! Она всхлипнула от благодарности и облегчения и включила фары. Пара ярчайших, бриллиантово-оранжевых глаз, уставились на нее с подъездной дорожки. Она пронзительно вскрикнула, чувствуя что ее сердце вот-вот разорвется в груди, или выскочит из горла и задушит ее насмерть. На дорожке стояла собака бродячая псина, это была она, та самая, что стала, если можно так выразиться, последней клиенткой Джеральда.
Бывший Принц стоял застыв, словно громом пораженный, завороженный блеском фар. Если бы Джесси дала сейчас газ и двинулась вперед, то наверняка бы задавила псину. Эта мысль пронеслась в ее голове, но где-то совсем далеко, на фоновом плане. Ненависть и страх, которые она испытывала к собаке, ушли. Она увидела, до чего тощей была псина, как выпирали сквозь ее свалявшуюся шерсть ребра — шерсть довольно тонкую, с такой вряд ли переживешь близкие зимние холода. А самое главное она заметила, как сжалась от света собака, как опустились и прижались ее уши, как она присела от охватившего ее ужаса.
Вот уж не думала, что это так скоро случится, подумала она, но похоже, что мне довелось столкнуться нос к носу с чем-то еще более жалким, чем я сама.
Она сильно прижала гудок мерседеса основанием левой ладони. SМерседес коротко и солидно прогудел, скорее проворчал, чем предупредительно взвизгнул и этого оказалось достаточно, чтобы собака сорвалась с места и бросилась наутек. Развернувшись, псина стремглав побежала к лесу. На бегу она ни разу не оглянулась.
Отличный пример, чтобы ему немедленно последовать, Джесс. Убирайся отсюда, покуда еще можешь.
Прекрасная идея. И по сути дела, единственно возможная. Она снова протянула через колени левую руку, на этот раз для того чтобы поставить рычаг передачи в положение «Вперед». Передача встала на место с привычным, вселяющим надежду щелчком и машина начала медленно катиться вверх по выложенной булыжником подъездной дорожке. Раскачивающиеся под порывами ветра деревья по обеим сторонам дороги, стали похожи на танцоров в театре теней, каждым движением посылающих маленькие торнадо опадающей листвы, вихрем вздымающихся в неприветливое небо. Я добилась своего, потрясенно сказала себе Джесси. Я убралась из этого проклятого места ко всем чертям. И это не обман зрения.
Она катилась по их собственной подъездной дорожке, которая должна была вывести мерседес к уже чуть большей, но так же безымянной дороге, выходящей на Бэй Лейн, являющейся единственной возможностью вырулить на 117 шоссе, к людям, к цивилизации. Заметив в зеркале заднего вида свой дом (на сей раз как никогда особенно напоминающий череп, в эту ветренную и лунную октябрьскую ночь), она подумала: Как случилось так, что он меня отпустил? И отпустил ли? Может быть, я ошибаюсь?
Часть ее — парализованная страхом и так никогда и не освободившаяся до конца от власти наручников и не сумевшая выбраться из кровати в хозяйской спальне в домике на Кашвакамак уверила ее, что дом не отпустил ее; до сих пор он ведет с ней свою странную игру, в которой ночной гость-владелец плетеной корзины, является неотъемлемым элементом, точно так же играет кошка с пойманной и полупридушенной мышью. Прежде чем она успеет укатить от дома на достаточное расстояние, прежде чем она достигнет конца проселочной дороги, перед 117-м шоссе, оно догонит ее на пружинистых, как в мультипликации, ногах, способных, вмиг покрывая многомильное расстояние, бросится на ее машину и вытянув предлинные руки, схватит мерседес за задний бампер и остановит машину. Немецкая надежность вещь хорошая, но когда имеешь дело с чем-то восставшим из мертвых, с живым мертвецом…
Однако в зеркале заднего вида так ничего и не появилось — дом продолжал медленно уменьшаться, уплывая назад. Мерседес добрался до окончания подъездной дорожки Барлингеймов, повернул направо, и следуя по тоннелю, проложенному в темноте собственными фарами, принялся выписывать повороты проселка, ведущего в сторону Бэй Лейн, послушно следуя движениям ее левой руки. Каждый второй или третий год в августе команда добровольцев из числа местных обитателей, загруженная пивом и подстегиваемая слухами, срезала по обочинам проселка выводящего к Бэй Лейн, кусты и опиливала самые низкие ветви, но теперешний год был промежуточным, отчего проселок оказался несколько уже, чем того Джесси хотелось бы. Каждый раз, когда низкая ветвь задевала крышу ее машины, она немножко пригибалась.
И тем не менее ее побег удался. Придорожные памятные знаки, знакомые за много лет приездов и отъездов, один за другим появлялись в свете фар, приближались и оставались позади машины: огромный камень, почти скала, с плоской вершиной, обвитые диким виноградом ворота с ржавой вывеской, на которой уже едва можно было прочитать «ПРИЮТ РАУТА», рощица берез, в которой одно деревце выросло выше остальных и теперь клонилось и качалось на ветру, m`onlhm` пьяного, ведомого домой под руки своими приземистыми, но более трезвыми и устойчивыми приятелями. От березовой рощицы оставалось всего треть мили до Бэй Лейн, а там ей предстоит одолеть всего две мили до шоссе.
— Если я не стану волноваться и успокоюсь, то все пройдет как по маслу, — сказала себе она и осторожно, большим пальцем придавила кнопку включения радио. Бах — спокойный, уравновешенный и, что превыше всего, совершенно рациональный — наполнил машину, изливаясь из вмонтированных с четырех сторон динамиков. Все лучше и лучше.
— Успокойся, все хорошо, — повторила себе она, на этот раз немножко погромче. — Идем по смазке.
Эхо последнего потрясения — от вида красных глаз собаки, застывшей на подъездной дорожке в свете фар — мало-помалу все растворилось в небытие, оставив после себя разве небольшое подрагивание ее брови.
— Если не обращать на это внимания, то это не проблема.
Она так и сделала и у нее все получилось — может быть, на первый взгляд, слишком уж легко. Стрелка спидометра колебалась у отметки 10 миль в час. То, что она едет в знакомой обстановке собственной машины, со всеми запертыми дверцами, прекрасно восстанавливало присутствие духа — она уже начала замечать, что вид внезапно падающих на дорогу перед носом машины теней, не отзывается в ней немедленной паникой. Не нужно было только забывать об одном — слишком рано было принимать такой успех за нерушимую данность. Если в доме с ней действительно кто-то был, то он (оно настойчиво поправил ее НЛО-голос — НЛО всех НЛО) вполне мог воспользоваться другой дверью, для того чтобы выйти за ней на улицу. Вполне возможно, что он до сих пор продолжает за ней следить и гнаться, дожидаясь удобного момента чтобы напасть. При том, что она тащится только на десяти милях в час, любой болееменее настойчивый преследователь мог настигнуть ее без особого труда.
Она быстро взглянула в зеркало заднего вида, лишь только для того чтобы убедить себя, что подобные идеи есть не что иное как порождение легкой паранойи, возникшей вследствие истощения сил и моральной усталости, и в тот же миг ее сердце сделало перебой. Ее левая рука отпустила руль и упала на колени прямо поверх правой больной руки. Боль, наверняка, была ужасная, но она не слышала никакой боли — совершенно ни малейшей.
Незнакомец сидел на заднем диване мерседеса, при этом его поразительно длинные рука были прижаты по сторонам к его вытянутому черепу, как у обезьянки, которая ничего не слышит. Темные провалы глаз рассматривали ее с выражением нечеловеческого интереса.
Ты видишь… я вижу… МЫ видим… всего лишь тени! закричала на нее Тыковка, но крик ее был сильно приглушен расстоянием; казалось, что ее верная подруга была унесена на другой конец вселенной.
При том, что это была неправда. Потому что не только игру теней наблюдала она на заднем сидении. Сидящее там существо было сплетено из теней, это так, но никак не сделано их них. Она отчетливо видела его лицо: выпирающие надбровные дуги, круглые черные провалы глаз, тонкий как лезвие нос, бесформенные губы.
— Джесси! — экстатическим шепотом сказал ей космический ковбой. — Нора! Руфь! Вы теперь мои!
