бы неизвестно сколько времени, дожидаясь пока кто-нибудь появится, может быть целый день но мотор завелся с пол-оборота и я, дав задний ход, сумела вывести машину на дорогу и развернуться в нужном направлении. Все время меня подмывало взглянуть в зеркало заднего вида и все это время я боялась, что увижу там его. Не потому что думала, что он все еще находится там, надеюсь что ты понимаешь меня — я знала, что его там нет — а потому что боялась, что мой разум заставит меня увидеть его.
Наконец, выбравшись на Бэй Лэйн, я все-таки взглянула в зеркало. Я просто не смогла удержаться. В зеркале я ничего не увидела, конечно, кроме заднего сидения, и только после этого мне немножко полегчало. Дальше я катилась уже уверенней. Я добралась до 117-го и свернула к магазинчику Дэйкина — это местечко, где собираются все местные, когда им неохота тащиться в Ранджери или в какой-нибудь из баров в Моттоне. Парни и мужчины сидят за столиками в кафе, жуют арахис и врут насчет того, чем они занимались вечером в субботу. Я остановилась за первой же заправочной колонкой и так стояла минут пять или около того, глядя на то, как посетители заходят и выходят из кафе, как суетятся вокруг машин механики из автосервиса и служители заправки. Я не могла поверить своим глазам — мне казалось, что все это не понастоящему — можно себе представить такое состояние? Мне все время казалось, что эти люди призраки, что скоро, когда мои глаза привыкнут к дневному свету, эти существа исчезнут и мало-помалу я смогу видеть прямо сквозь них. Мне снова здорово хотелось пить, а из кафе все время кто-нибудь выходил с этими маленькими толстенькими стаканчиками кофе. Мне становилось все хуже, жажда была невыносимой, но я по-прежнему не могла заставить себя выбраться из машины… чтобы подойти и попросить помощи у призраков. Можно сказать и так.
Может быть со временем, если бы я пришла немного в себя, я все же выбралась бы из машины, но все на что у меня хватило духу в тот момент, это опустить мастер-замок, когда позади моей машины припарковался Джимми Эггард. Джимми офицер в отставке и он живет на озере круглый год, с того самого времени, как в 1987-м или 88-м умерла его жена. Выбравшись из своего «Бронко», он взглянул на меня и тут же узнал и на его лице появилась улыбка. Потом его лицо быстро изменилось, сперва на нем появилось выражение тревоги, а потом и неприкрытого ужаса. Он бросился к мерседесу, нагнулся, чтобы заглянуть в окошко и увидев меня близко, так удивился, что все морщины на его лице мигом разгладились. Это я запомнила очень хорошо: от удивления Джимми Эггард помолодел.
Я помню, как его губы проговорили: «Джесси, с вами все в порядке?» Я захотела было открыть дверь, но сразу не решилась. В голове у меня появилась сумасшедшая идея. Что это существо, которое я назвала космическим ковбоем, ночью успело побывать в доме у Джимми и бедняге Джимми не столь повезло, как мне. Оно убило Джимми, срезало кожу с его лица и надело на себя как маску в Хэлловин. Я знала, что это идея сумасшедшая, но то, что я все понимала, ничуть мне не помогало, потому что я все равно продолжала так думать. В результате я просто не могла заставить себя отпереть эту проклятую дверь машины.
Не знаю уж насколько ужасно я выглядела в то утро, да и знать этого особенно не хочу, но то, что я выглядела ужасно было ясно, потому что довольно скоро никакого удивления в лице Джимми больше не осталось. Он казался испуганным до чертиков и его словно бы мутило до рвоты. Но он сдержался, Господи благослови его. Все что он сделал тогда, это сам открыл дверь моей машины и спросил, что со мной случилось. Может быть я попала в аварию, или кто-то напал на меня — вот что он хотел знать.
Мне хватило одного лишь взгляда вниз на себя, чтобы понять, что так испугало Джимми. По пути к Дэйнкину моя рана на правой руке снова открылась, потому что прокладка, которую я использовала в качестве повязки, вся насквозь пропиталась кровью. Весь перед моей блузки тоже был в крови, словно бы я по уши перепачкалась в обильных месячных. Я даже сидела в крови, кровь была на руле, кровью была перепачкана приборная панель, кровь была на рычаге oeped`w… брызги крови была даже на ветровом стекле. Большая часть крови уже высохла, приняв тот темный цвет, который обычно бывает у запекшейся крови — мне тогда казалось, что у засохшей крови цвет кофе с молоком — но были и свежие ярко-красные пятна. Пока не увидишь такого собственными глазами, ни за что не поверишь, Руфь, сколько крови может вытечь из обыкновенного человека. Не удивительно, что Джимми струхнул.
Я попробовала выбраться наружу — наверное, мне хотелось продемонстрировать Джимми, что я не так уж плоха и могу двигаться сама, чтобы успокоить его немножко — но я неудачно ударилась правой рукой о рулевое колесо и весь мир сделался серым и поплыл у меня перед глазами. Я не вырубилась окончательно, но последний проводок, соединяющий мою голову и мое тело, очевидно был перерезан. Я помню, как повалилась лицом вниз, так что мне показалось, что свое путешествие я закончу с выбитыми об асфальт зубами… и это после того, как я угрохала целое состояние на то, чтобы закрыть коронками передние зубы. Но Джимми успел подхватить меня… прямо за сиськи, кстати говоря. Я услышала как он кричит в сторону кафе — «Эй! Эй! Кто-нибудь! Мне нужна помощь!» — высоким, срывающимся голосом уже немолодого человека, от звуков которого мне захотелось смеяться… но только на то чтобы смеяться у меня не было сил. Я свесила голову на грудь и раз за разом старательно дышала. Я не могла расслышать ударов своего сердца и сомневалась в том, бьется ли оно вообще, быть может там не осталось ничего, что могло бы биться. Медленно день начал возвращать свои краски и свет и я увидела как от кафе к нам бегут мужчины, их было не меньше дюжины, чтобы посмотреть что случилось. Среди них был и сам Лонни Дэйнкин. На ходу он жевал маффин, на нем была розовая рубашка в белую полоску и фартук с надписью «У нас не бывает городских пьяниц, мы просто любим пропустить по стаканчику». Смешно, я тогда была готова отдать концы, а запомнила такое.
«Кто сделал это с тобой, Джесси?» — спросил меня Джимми. Я попыталась ответить ему, но не смогла вымолвить ни слова. Что было к лучшему, принимая во внимание то, что я хотела сказать. А хотела я сказать: «Мой отец».
Затянувшись сигаретой, она поглядела на фотографию, газетную вырезку, висящую над компьютером. Узкое, уродливое лицо Раймонда Эндрю Джуберта тупо таращилось на нее в ответ… точно так же, как он смотрел на нее из темного угла спальни в первую ночь и из лишившегося своего хозяина кабинета ее покойного мужа во вторую ночь. В этом молчаливом поединке взглядов прошло почти пять минут. Потом, вздрогнув, словно пробудившись от короткого сна, Джесси закурила новую сигарету и вернулась к экрану компьютера. Счетчик страниц оповещал ее, что она наконец добралась до страницы седьмой. Она потянулась, услышав, как в ее позвоночнике, щелкнули, встав на места, позвонки, и снова принялась колотить по клавишам. Курсор начал свой мерный танец.
Примерно через двадцать минут — через двадцать минут, в течение которых я узнала, какими внимательными, приятными и благородными, могут иногда быть мужчины (Лонни Дэйнкин спросил у меня, не хочу ли я немного Мидола) — я лежала на носилках скорой помощи, торопящейся в больницу Северного Камберленда, под блеск мигалок и завывание сирен. Еще через час я лежала на койке с несколькими трубками, иглы которых были воткнуты в мои руки, прислушиваясь к хреновенькой песенке, в которой какой-то мудак жаловался на свою жизнь, потому что его бросила жена, а его пикап отдал концы.
На этом заканчивается Часть Первая моей истории, Руфь назовем ее «Переход маленькой Нэл через Льды» или «Как я вырвалась hg наручников и проложила себе дорогу к свободе», после чего должно было следовать «Последствия» и «Похмелье». Я собираюсь оставить в стороне «Последствия», потому что там не о чем особенно говорить — не потому что мало интересного в пересадке кожи и мучительной боли, которую я тогда испытывала каждый день, а больше потому что тороплюсь перепрыгнуть к обезьяньему бреду «Похмелья», пока у меня еще есть силы колотить по клавишам. Потому что мне нужно рассказать все так, как я хочу тебе рассказать, а для этого нужно собраться. Идея рассказать тебе все давно засела мне в голову, рассказать все, всю правду до самой крошки, как я обычно выражаюсь. Потому что, не будь «Похмелья», я вряд ли вообще бы взялась за компьютер и решила тебе писать.
Прежде чем я продолжу свой рассказ, я расскажу тебе немножко про Брендона Милерона, которому я многим обязана и в основном тем, что сумела с его помощью пережить период «Последствий». Он появился в моей жизни во время начала «Последствий», в этот наиболее уродливый период, а появившись, фактически удочерил меня. Я могла бы назвать его «добрая душа», потому что симпатия и доброта — первые слова которые приходят мне на ум, когда я думаю о нем, моем спасителе в самые тяжелые времена моей жизни, но доброта не самое главное его качество — главное в Брендоне это то, что он обладает способностью видеть вещи насквозь и устраивать и планировать все так, чтобы и овцы были целы и волки сыты. Хотя я, конечно же, говорю о нем скверно и он достоин гораздо большего, потому что мир его души огромен и качества многочисленны — но сил на это письмо я потратила уже чертовски много и время уходит, а я еще многое не сказала. В нескольких словах отметим, что для человека, чьей основной целью,
