День Белого Быка, день Святого Пенджа и Златой Криты, день Тростника и Малой Двапары; и еще – Темной Кали[28].
Двадцать седьмой день зимнего месяца Магха.
…Один за другим торжественно входили они в залу, специально предназначенную для царской игры. Входили, хозяйским взглядом окидывая собравшихся и все то, что скоро будет принадлежать им.
Все пятеро сбрили бороды – впрочем, оставив тщательно подстриженные усы.
Намек на безбородость богов?
Желание выделиться?
Кто знает?.. а кто знает, тот не скажет.
Вот в дверях возник старший – Юдхиштхира, Царь Справедливости. Мягкий подбородок, кроткий взор, ямочки на щеках; лишь нижняя губа портит общее впечатление – брезгливо оттопырена. Ладони у лба, поклон в сторону трона, в сторону Слепца и стоявшего рядом Грозного; и старший Пандав, шурша золоченой парчой одежд, с достоинством подходит к столу, инкрустированному яшмой и сердоликом.
– Время! – звучит голос Царя Справедливости. – Время бросать кости, сделанные из ляпис-лазури, золота и слоновых бивней! Черные и красные, со знаками на них, сколами драгоценного камня-джьотираса! Время! Высокое искусство, которое не стоит обсуждать с низшими, ждет! – и пусть никто, побежденный в игре, никогда не отстаивает проигранного богатства. Благо нам!
И кресло принимает первого игрока.
Его брат Бхима ввалился в залу, подобно носорогу, поводя по сторонам глубоко посаженными глазками. Борцовское брюхо затянуто алым кушаком, волосатые ноги обнажены выше колен; и низкий обезьяний лоб, увеличенный ранними залысинами, идет морщинами – словно речная зыбь под ветром. Заметив неподалеку от тронного возвышения Карну, Страшный напрочь забыл о поклонах и церемониях, впившись взглядом в ненавистное лицо сутиного сына.
'Он сердится! – беззвучный шепот, эхо, тишина перед обвалом. – Он очень сердится!..'
Грозный нахмурился, но промолчал. Всем был хорошо известен вспыльчивый нрав упрямца-Бхимы, полностью передавшийся по наследству и его сыну Плешивцу, ракшасу-полукровке. Уже сейчас, в тринадцать без малого лет, сын Страшного буйством и волшбой наводил ужас даже на своих соплеменников-людоедов.
В игре Бхима разбирался примерно так же, как и в музицировании, но, тем не менее, занял место за спиной Юдхиштхиры и с вызовом оглядел собравшихся.
– Ты б еще дубину с собой прихватил! – усмехнулся Карна. – Нападем из засады – чем отбиваться станешь, Волчебрюх?!
– От всякой сволочи, вроде тебя… Хум! – Бхима сжал кулаки, еле сдерживаясь, чтобы не кинуться в драку.
– О, да! Мы, сволочь, такие! Видимо, только тиграм-царям пристало бродить по лесам и насиловать ракшиц! Куда уж нам, низкорожденным!
– Придержи язык, раджа. Стыдно издеваться над гостем, – сурово одернул шутника Грозный. И, обращаясь к Бхиме:
– Я прошу простить нас, благородный царевич, за грубость и несдержанность этого человека!
Неохотный кивок был ответом.
Карна же тем временем тихо давился от смеха. Вся эта комедия, от пролога до занавеса, была оговорена заранее. Владыки Хастинапура принимают гостей с почетом и уважением, но увы! – им приходится то и дело осаживать выскочку и грубияна Карну. Зато 'выскочка и грубиян' имеет полную возможность говорить вслух, что думает, подзуживая гостей и незаметно толкая их на опрометчивые поступки.
У каждого – своя роль: кто шут, кто герой, а хозяин балагана подсчитывает выручку за кулисами.
Арджуна вошел стремительно, вмиг оказавшись на середине залы. Поклон старшим родичам, поклон наставникам – в отличие от Волчебрюха, сын Индры редко забывал об этикете; и Серебряный обводит присутствующих надменным взглядом, презрительно кривя губы. Слепой дядя, Грозный и Брахман-из-Ларца – это особый разговор; но к чему здесь все остальные? Кто они в сравнении с любимым сыном Громовержца, живьем побывавшим на небесах, Бичом Демонов?! Чудесный лук Гандиву, подарок богов, Арджуна прихватил с собой – вы сомневаетесь? смотрите! восхищайтесь! Кто еще во Втором мире удостаивался подобной чести: получить один из трех великих луков, добытых на заре времен при пахтаньи океана?! Байка, пущенная кем-то тринадцать лет назад, оказалась пророческой!
Белая грива волос собрана в узел и увенчана диадемой-киритой; звенят, ах, звенят браслеты на запястьях и щиколотках, предплечьях и голенях… и тихо вторят перезвону нагрудные ожерелья.
– Здорово, изгнанничек! А лук-то тебе зачем? Застрелиться в случае проигрыша? Или боишься опять забыть его в спальне Юдхиштхиры – вот и таскаешь даже в нужник?!
Сын Громовержца не удостоил Карну ответом и вслед за братьями проследовал к столу для игры.
– Не следует так обращаться к моему лучшему ученику! – прошипел Дрона достаточно громко, чтобы это услышали все, кого боги не наградили глухотой.
Спектакль продолжался.
Близнецы, младшие из Пандавов, чудесным образом ухитрились и в дверь пройти вместе. Красавчики. Щеголи. Даже скучно становится – больше и сказать-то нечего. На них лень было тратить перец язвительного красноречия, поэтому Карна промолчал.
Не стоит переигрывать.
Главное – впереди.
